— Сегодня днем, в пять, — говорит она и продолжает: — Я стою в очереди на следующий рейс. — Ирис продолжает поставлять сухие детали: аэропорт, рейс и т. д. в течение следующих нескольких минут.
— Ирис, как вы можете говорить так уверенно? Там кто-то ранен и кто-то мер...— я даже не могу закончить ужасное слово.
— Хейли, дорогая, я знаю, как Дэниел всегда смеется над моей духовностью. — ее следующие слова звучат так, словно она произносит их с мягкой улыбкой. — Но я чувствую его и знаю, что он в порядке.
Я долго размышляю, желая, чтобы хоть немного этого оптимизма передалось мне без особого успеха.
— Спасибо, Ирис. Большое спасибо, что позвонили мне.
Я почти вижу ее ангельскую улыбку.
— Конечно, дорогая. Увидимся сегодня позже. Держись, осталось всего несколько часов.
Я бросаю телефон на кровать и падаю рядом с ним с глухим стуком, который распространяется через каждый дюйм меня, когда я обнимаю подушку Дэниела.
Я мечусь по дому, как мышь в лабиринте, не зная, что делать и куда идти дальше, не зная, придет ли наказание или лучшая награда. Я пытаюсь приспособиться к сумасшедшему водовороту мыслей в моей голове, которые прыгают от положительных к отрицательным и обратно к хорошим за долю секунды. Это большее, что я могу переварить, поэтому я пытаюсь остановиться, прежде чем сойду с ума.
В течение часа я размышляю, стоит ли мне отправиться на работу, не уверенная, что я в том состоянии, чтобы быть сосредоточенной. С другой стороны, возможно, мне действительно нужно отвлечься; в противном случае так у меня могут начаться проблемы с сердцем, в ожидании.
Я продолжаю рассеянно ходить из комнаты в комнату, пока не оказываюсь в кабинете Дэниела. Я сажусь в его кресло и сразу сдуваюсь физически, эмоционально, ментально — все, что накопилось внутри меня, взрывается. Ужасные мысли, физическая боль, онемение, бессонные ночи, сны, все, что сидело во мне, вырывается наружу сквозь слезы.
Я кричу воем и воплями, хватая ртом воздух. Слезы подавленной депрессии, слезы страха, слезы тоски и слезы радости смешиваются вместе. Я сижу и плачу очень долго, не зная, смогу ли остановиться, даже если захочу. Когда у меня, наконец не остаётся слез, я встаю и иду в душ, позволяя теплой воде смыть все это.
За час до того, как я планирую отправиться в аэропорт, я несколько раз переодеваюсь, крашу ногти, стираю лак и снова крашу их другим оттенком. Я убираюсь в доме. Я звоню Таше и Яну, а потом снова Таше и своим родителям.
И, наконец наступает время покинуть дом и, я надеюсь, встретить моего Дэниела в аэропорту.
Мои руки далеки от того, чтобы быть устойчивыми, когда я завожу машину, ищу правильную песню и начинаю ехать. Когда ворота закрываются за мной, у меня в голове проносится мысль, заставляющая меня немедленно остановить машину. С быстро бьющимся сердцем я разворачиваюсь и паркуюсь перед гравийной дорожкой. С яростной решимостью я бегу по дому, чтобы взять то, за чем я вернулась.
Я грызу свои свежевыкрашенные ногти, когда пробка на дороге становится плотной, и отчаянно переключаю радиоволны, чтобы снять стресс от медленной езды. Хорошо, что окна подняты, и никто не может услышать коллекцию “благословений”, которые я произношу в пробке, и все остальное, что мешает мне быстрее продвигаться вперед.
Когда я наконец паркуюсь, я почти забываю ключи в замке зажигания. Я останавливаюсь на секунду, делаю несколько долгих, глубоких вдохов и приказываю себе расслабиться, прежде чем выйти из машины.
Последний взгляд в зеркало заднего вида и, слегка дрожа, я начинаю короткую прогулку к месту прибытия. Я ошеломлена количеством репортеров, ошивающихся вокруг этого места, но быстро понимаю, что, хотя в моем сознании есть только один человек, есть группа людей, которые либо возвратятся, либо нет. Группа людей, которые были во всех новостях до сегодняшнего момента. Это "горячая" история, которая скоро будет завершена, и каждый репортер, участвующий в ней, хотел бы быть ее частью.
Люди в униформе смешиваются со СМИ, образуя плотный человеческий барьер у входной двери. Чья-то рука похлопывает меня по плечу, и меня заключают в теплые объятия. Довольно удивленная, я поднимаю глаза и вижу мягкую улыбку и добрые карие глаза. Ирис крепче прижимает меня к себе.
— Ты бледная, дорогая, — говорит она, глядя мне в лицо и держа обе мои руки.
— Мне было очень тяжело, Ирис. И все еще, и я боюсь, — отвечаю я, с трудом сглатывая при мысли о страхе, живущем внутри меня.
Когда мы расстались, было ужасно больно, но, по крайней мере, я знала, что он в порядке. На этот раз, не знаю, как он, страдал ли он, вернется ли он, это просто медленно высасывает из меня жизнь.
— Я знаю. — ее глаза говорят мне, что она прошла через то же самое. — Но он возвращается, и это единственное, на чем мы должны сосредоточиться. Мы должны послать наше удовлетворение во Вселенную.
Я почти закатываю глаза.
Мысль о том, что сказал бы Дэниел на ее предложение, забавляет меня, несмотря на то, что я держусь только за ниточку. Но я не могу не восхищаться ее позитивностью и этой уверенностью, которой она обладает.
— Я попробую поговорить с кем-нибудь, проверить, прибудет ли самолет по расписанию, — говорит она, глядя на группу федералов и репортеров, стоящих всего в нескольких шагах от нас.
Я топчусь и кусаю свои уже искусанные губы, глядя вперед в предвкушении. Внезапный шум привлекает мое внимание. Когда я смотрю вперед, я вижу репортеров, сигналящих своим операторам, чтобы они начали снимать. Правоохранители подбираются ближе к электронным дверям, образуя плотную первую линию. Мое сердце колотится на грани истерики.
Первым появляется знакомое лицо, хотя я не могу вспомнить его настоящего имени; полный хаос начинается с его первых шагов к ожидающей толпе людей. Я думаю, что он один из парней из юридического отдела Stark Software.
Я всматриваюсь в него так пристально, как только могу, с того места, где я стою за ограждением пытаясь оценить по его внешности, как мог бы вести себя Дэниел. Парень выглядит усталым, покрытый густой щетиной; темные круги затеняют его глаза, хотя в целом он выглядит нормально, невредимым. Из меня вырывается долгий вздох облегчения.
Пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет невредим, пожалуйста, пусть он вернется ко мне.
Вторые и третьи люди, которые появляются только для того, чтобы попасть в ловушку средств массовой информации и федералов, даже не знакомы мне; я просто смотрю на группу, все мое тело напряжено с почти нечеловеческой тревогой. Костяшки пальцев побелели, ногти впились в ладони. Я ослабляю мертвую хватку и встряхиваю руки, глубоко дыша.
Выходит другой человек, и еще один, и вот кто-то знакомый, но это не тот, кого я так отчаянно жду. Непрошенный страх начинает расти внутри меня. Мое сердце падает ниже от страха.
Не делай этого, Хейлз. Не ходи туда! Он скоро будет здесь. Он должен. Он мне слишком нужен.
Я делаю еще один глубокий вдох и закрываю глаза, чтобы избавиться от нежелательных, ядовитых мыслей. Я медленно выдыхаю захваченный воздух, и когда я открываю глаза и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на точку, за которой я нетерпеливо наблюдала целую бесконечность, я узнаю знакомое выражение лица.
Когда я фокусирую свое зрение, весь образ Дэниела совершенствуется, и вот он, всего в нескольких шагах впереди меня, очень живой.
У него тот же измученный взгляд, что и у его товарищей, но он все еще остается обычно красивым. Его белая рубашка на пуговицах потеряла свою яркость и запачкана темными пятнами. Его щетина густая, и серая усталость омрачает его лицо.
Моя рука взлетает вверх, чтобы остановить резкий крик, вырвавшийся из моего рта, когда я замечаю глубокий красный порез на его правой щеке, слишком близко к его глазу.
Я слышу несколько голосов, зовущих его по имени, и вижу больше, чем несколько микрофонов, направленных к его напряженному лицу. Человек в черном костюме с видом специального агента шепчет что-то Дэниелу на ухо и хватает его боком, получая любопытные взгляды от толпы, ожидающей, чтобы обратиться и задать ему вопросы.