— Не можете вы уметь так работать.
— Почему? Потому что я женщина?
У него хватило такта смутиться.
— Чтобы так хорошо работать, нужно пройти обучение.
— Она именно так хорошо работает.
Эдуард сказал это тем пустым голосом, который умеет делать. Таким, от которого волосы на шее встают дыбом — если знаешь, что именно слушаешь.
— Вы служили в спецвойсках. У нее такого тренинга нет.
— Я не говорил, что она хороший солдат.
— Что тогда? Хороший полицейский?
— Нет.
Шоу нахмурился:
— А что тогда? Что за работа, которую она так хорошо делает? Если вы скажете «трахаться», я разозлюсь.
— Убивать, — ответил Эдуард.
— Что?
— Вы спросили, что она умеет хорошо делать. Я ответил на ваш вопрос.
Шоу смерил меня взглядом — не как мужчина смотрит на женщину, а будто хотел понять, что ему говорит Эдуард.
— Вы действительно так хорошо умеете убивать?
— Я стараюсь быть хорошим копом. Стараюсь быть хорошим послушным солдатом и выполнять приказы — до определенного момента. Но по сути я не коп и не солдат. Я — убийца, которому закон разрешил убивать. Я — Истребительница. С большой буквы.
— Никогда не слышал ни от одного маршала признания в том, что он — убийца.
— Строго говоря, это незаконно, но я преследую граждан США с намерением их убить. Я отрубила голов и вырезала сердец больше почти любого серийного убийцы. Если хотите, чтобы получилось красиво, дайте мне ордер — отлично, возражать не буду. Но я знаю, в чем моя профессия. Я знаю, что я делаю. И это я умею делать очень, очень хорошо.
— Лучше вас кто-нибудь умеет? — спросил он.
Я покосилась на Эдуарда:
— Только один.
Шоу глянул на Эдуарда и снова на меня.
— Надо понимать, мне очень повезло, что вы оба оказались здесь.
Голос его был густо замешан на сарказме.
— Вам действительно повезло, — сказала я и направилась к двери. Эдуард пошел за мной и протянул ключи:
— Я взял нам машину, чтобы могли с тобой поговорить, — сказал он.
— Это хорошо.
— Да, и Олафа я вспомнил не просто к слову.
Я остановилась посреди коридора:
— Ты ведь не хочешь сказать…
— Маршал Отто Джеффрис — один из маршалов западных штатов. Когда я прилетел сюда, он уже был на месте.
Олаф — настоящий серийный убийца. Но он, как СПУ, умеет до определенной степени контролировать свои порывы. Ни одного из своих худших преступлений он не совершал в этой стране — насколько мы с Эдуардом знаем. Доказательств у нас нет никаких, но я знаю, кто он, и он знает, что я это знаю. И ему нравится, что я знаю.
Совместная со мной охота на вампиров навела Олафа на мысль, что он сам может стать маршалом и свои любимые серийные убийства совершать легально. Способ изъятия сердца и отрубания головы у вампира закон не регламентирует — это просто полагается сделать. Когда процесс убийства начат, вампира уже не защищают никакие законы. Никакие. Вампир полностью зависит от милости истребителя.
Одна из целей моей жизни — никогда, никогда не оказаться на милости Олафа.
Глава одиннадцатая
Эдуард взял для нас большой внедорожник, черный и какой-то зловещий. Я знала, что цвет он не выбирал, но получилось совершенно правильно. Машину я одобрила. Потому что если придется ехать куда-то в пустыню или вообще без дорог, она справится.
— Когда ты успел арендовать машину? — спросила я.
— Я на допрос попал первым. И знал, что других трех маршалов США они будут допрашивать долго, так что время у меня было.
Я остановилась посреди шага:
— Ты сказал — трех других?
Он повернулся ко мне и кивнул:
— Сказал.
Чуть ли не улыбаясь. Эго значило, что он от меня что-то скрывает. Любит Эдуард быть загадочным, и то, что я знаю его семью и знаю почти все его тайные личности, не вылечило его от этой привычки. Просто ему труднее найти возможность меня удивить.
— И кто четвертый? — спросила я.
Он поднял руку — я видела у него этот жест на работе, когда он работал с теми, кто понимает язык жестов. Этот значил «давай вперед».
Возле заднего выхода розовато-коричневого здания стояла небольшая группа полицейских. Я их заметила, мельком, как замечаешь в нашем деле всё: людей, пальмы, жару, солнце, И вдруг среди них оказался Олаф. Он был на полголовы выше любого из них, кроме одного. Горбился, что ли? Но не только. Еще он был одет в черную футболку, черные джинсы, заправленные в черные ботинки. Черная кожаная куртка через руку, бицепсы ходят под кожей. Чуть в нем прибавилось цвета с последнего раза, как я его видела, будто он больше был на солнце, но Олаф, как и я, не загорает. У кого в жилах много немецкой крови, загорают с трудом.