III
Жизнь Реновалеса измѣнилась. Онъ былъ влюбленъ въ жену, боялся, какъ бы она не почувствовала въ чемъ нибудь недостатка, и съ бсзпокойствомъ думалъ о вдовѣ Торреалта, которая могла выразить сожалѣніе по поводу того, что дочь «знаменитаго дипломата незабвенной памяти» несчастна, снизойдя до брака съ художникомъ; все это заставляло его упорно работать, чтобы поддержать комфортъ, которымъ онъ окружилъ Хосефину.
И Реновалесъ, относившійся прежде съ презрѣніемъ къ искусству, какъ ремеслу, и къ живописи за деныи, которою занимались его товарищи по профессіи, сталъ подражать имъ, но съ усердіемъ и горячностью, свойственными ему во всѣхъ начинаніяхъ. Этотъ неутомимый конкурентъ, скандально понижавшій цѣны на картины, вызвалъ въ нѣкоторыхъ мастерскихъ громкій протестъ. Онъ продалъ свою кисть на годъ одному изъ евреевъ торговцевъ, вывозившихъ картины заграницу, подъ условіемъ полученія опредѣленной суммы съ каждой написанной имъ картины и полнаго отказа отъ своего права работать для другихъ коммерсантовъ. Реновалесъ работалъ съ утра до вечера, мѣняя сюжеты по требованію того, котораго онъ называлъ своимъ антрепренеромъ. «Хватитъ ciociari, пишите теперь мавровъ». Затѣмъ мавры теряли цѣиность на рынкѣ, и въ моду входили мушкетеры, дерущіеся на дуэли, румяные пастушки а la Watteau или дамы въ напудренныхъ парикахъ, усаживающіяся въ золотую гондолу подъ звуки гитаръ. Для большаго разнообразія Реновалесъ писалъ иногда сцены въ церкви съ массою вышитыхъ хоругвей и золоченыхъ кадилъ или какую-нибудь вакханалію, подражая на память и безъ моделей очаровательнымъ округлостямъ и янтарнымъ тѣламъ фигуръ Тиціана. Когда каталогъ былъ исчерпанъ, ciociari снова входили въ моду, и Реновалесъ начиналъ сначала. Благодаря необычайной легкости исполненія, ему удавалось писать по двѣ-три картинки въ недѣлю. Антрепренеръ навѣщалъ его часто для подбодренія и слѣдилъ за ходомъ его кисти съ энтузіазмомъ человѣка, который цѣнитъ искусство по столько-то за дюймъ и за часъ. Всѣ его разговоры съ Реновалесомъ имѣли лишь цѣлью поднять въ немъ бодрость.
Послѣдняя вакханалія, написанная Реновалесомъ, находилась въ нарядномъ bar\'ѣ въ Нью-Іоркѣ. Его процессія въ Абруццскихъ горахъ была куплена для одного изъ наиболѣе аристократическихъ домовъ Россіи. Другая картина, изо бражавшая танецъ маркизъ, переодѣтыхъ пастушками, на лугу съ фіалками, находилась въ рукахъ одного барона, еврейскаго банкира во Франкфуртѣ… Торговецъ потиралъ руки и сообщалъ обо всемъ этомъ Реновалесу съ покровительственнымъ видомъ. Имя художника становилось все извѣстнѣе, благодаря ему, и онъ собирался сдѣлать все для созданія Реновалесу всемірной репутаціи. Корреспонденты уже писали ему, прося присылать только произведенія сеньора Реновалеса, потому что они пользовались наилучшимъ сбытомъ на рынкѣ. Но Маріано отвѣчалъ антрепренеру рѣзко, и въ этой рѣзкости выливалась вся горечь художника. Всѣ эти картины – одно свинство. Если искусство состоитъ въ такой мазнѣ, лучше уже бить щебень на большой дорогѣ.
Но весь этотъ протестъ противъ униженіяего кисти исчезалъ при видѣ Хосефимы, которая обставляла и украшала маленькую квартирку, обращая ее въ прелестное гнѣздышко, достойное его любви. Она чувствовала себя счастливою въ этой очаровательной квартиркѣ, пользуясь роскошнымъ экипажемъ и полною свободою въ отношеніи своихъ туалетовъ и драгоцѣнностей Супруга Реновалеса не знала недостатка ни въ чемъ рѣшительно; въ ея распоряженіи находился даже, въ качествѣ совѣтника и вѣрнаго слуги, добрый Котонеръ, проводившій ночи въ крошечной комнаткѣ дешеваго квартала, служившей ему мастерскою, а все остальное время – въ квартирѣ молодыхъ. Хосефина неограниченно распоряжалась деныами; она никогда не видала столько денегъ сразу. Когда Реновалесъ передавалъ ей пачку полученныхъ отъ антрепренера кредитныхъ бумажекъ, она весело кричала: «Ахъ, деныи, денежки!» и бѣжала спрятать ихъ, съ прелестною улыбкою дѣловой и экономной хозяюшки, а на слѣдующій день вынимала деныи и тратила ихъ съ дѣтскою безсознательностью. Какое великое дѣло живопись! Ея знаменитый отецъ (несмотря на увѣренія мамаши) никогда не зарабатывалъ столько денегъ, переѣзжая отъ одного двора къ другому въ качествѣ представителя своего короля.