Везде царило лихорадочное веселье, люди обнимались на прощание, хлопали друг друга по спине. Бар ещё не работал, однако в дальнем углу салона Адам заметил компанию из четырех мужчин и женщины, которая сидела к нему спиной. Очевидно, они принесли с собой шампанское и коктейли, а стюард лишь снабдил их бокалами и льдом. Несмотря на выпивку, мужчины казались подавленными.
Устав от прогулки, Адам пристроился неподалеку от компании, делая вид, что листает журнал. Он по-прежнему видел только спину женщины, но теперь мог слышать отрывки разговора. У неё были пышные золотистые волосы, собранные в греческий узел; они окружали голову, словно ореол. Адаму лишь оставалось рисовать в воображении черты её лица. На столе стояли пять бокалов, но к ним никто не притрагивался. Женщина оживлённо поворачивала голову то к одному, то к другому собеседнику, но те, казалось, пребывали в каком-то странном унынии.
– Когда же мы встретимся вновь? – с юношеским волнением спросил одни из них. – Никто никогда не знает, куда Вы направляетесь, и что собираетесь делать. Вы появляетесь и исчезаете, словно комета. На сколько Вы пропадёте на этот раз?
Женщина взяла бокал, и Адам впервые услышал её голос. Он звучал чуть хрипло, и смысл сказанного не имел для него никакого значения. Это могла быть какая-то банальность, но Адама пробрала дрожь. Он не смог бы объяснить, чем взволнован. В словах, в интонации не было ничего необычного, а вот при первом же звуке хрипловатого голоса Адама бросило в дрожь; чувства обострились; в нём пробудилось странное, мучительное желание. Но какое именно?
С напряжённым вниманием он вслушивался в слова незнакомой женщины.
– Я не знаю, джентльмены, когда мы встретимся вновь. Может, пройдёт несколько месяцев; может, столетие. Не надо хмуриться, Джимми, у тебя от этого такой глупый вид. Возможно, ты поймёшь, что я имею в виду, когда увидишь меня вновь. Где-нибудь, когда-нибудь…
– Хочу поблагодарить вас за внимание, которое вы мне уделили, – продолжала она. – Все вы были ко мне очень добры. Я никогда не чувствовала себя так комфортно в Америке со времен Монтесумы… Не смейся, Дональд, это так. Я знаю, что говорю. Я всегда любила Мексику…
Один из четверых встал. Адам смог хорошо рассмотреть его. Он был значительно старше остальных, на обветренном, угрюмом лице застыла циничная усмешка. Это могло быть лицо боксёра или гангстера, который сумел преуспеть в жизни. Мужчина потянулся к руке женщины, но тут другой, ещё почти юноша, попытался опередить его. Старший слегка оттолкнул молодого, а светловолосая женщина ласково провела рукой по каштановым кудрям юноши.
– Не переживай, Джерри. Мы ещё встретимся. Я уже говорила об этом, и повторяю вновь. Где-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь. Не знаю, какое у меня тогда будет имя. Возможно, вы даже не узнаете меня…
– Разве я смогу Вас забыть?! – воскликнул юноша.
Адаму было неприятно зрелище полного подчинения молодого человека этой странной женщине.
– Типичный пример завышенной оценки сексуального объекта, – пробормотал он.
В этот момент раздался гудок. Мужчины поднялись, и Адам затрепетал от радости; он понял, что все они были лишь провожатыми, которые пришли проститься с загадочной дамой. Прежде чем он сумел рассмотреть её лицо, она исчезла вместе со своим эскортом.
– Кто эта блондинка? – спросил Адам услужливого стюарда.
– Леди Стелла де ла Мар, сэр. Ранее она уже путешествовала с нами.
– Стелла де ла Мар? Морская звезда? – задумчиво повторил Адам. – Очень необычное имя. Какой она национальности?
– У неё британский паспорт, сэр, но я слышал, как она говорила с арабами и китайцами на их родном языке.
Адам дал стюарду щедрые чаевые. Тот слегка поклонился. Спрятав деньги в карман и собирая со стола пустые бокалы, он прошептал:
– Она занимает каюту-люкс № 7, ту, что с балконом.
Глава 2
Зеркало
«МУНДАНИЯ» величественно вышла из гавани Нью-Йорка. Статуя Свободы растаяла в сером тумане. На какой-то миг показался мрачный остров Эллис[20]. Раздался гонг, приглашавший на обед. Пассажиры собирались в салоне-ресторане. И хотя половина населения мира в этот момент голодала, изысканность и разнообразие блюд в меню посрамили бы знаменитого римского гурмана Лукулла, чьи пиры являлись предметом зависти самих Цезарей.
Адам разместился за круглым столом между перезрелой красавицей миссис Ирмой Ривингтон (богатой разведённой) и пожилой вдовой судьи Верховного Суда. Напротив сидел какой-то балканский дипломат с большим носом и маленькими усиками, которые он время от времени нервно пощипывал. Рядом его немолодая, невзрачная сестра, далее джентльмен, чей выпирающий живот не мог быть скрыт даже отлично сшитым костюмом. Он представился как Освальд Ван Нордхайм, голландский химик, и поддерживал разговор, отпуская саркастические замечания. Его английский был так же безукоризнен, как и его одежда, однако, когда он увлекался беседой, в его речи проскальзывал лёгкий иностранный акцент.