— Боб, ты проделал его с Данделло, да?
— Да, — виновато вымолвил он. — Данделло великолепно дезинтегрировался, но реинтеграции не получилось.
— И что же?
— Данделло больше нет. Есть только атомы Данделло, летающие бог весть где.
Данделло был беленьким котенком. Но однажды он у нас исчез. Теперь-то я узнала, что с ним приключилось!
После серии безуспешных опытов и многочисленных бессонных ночей Боб сообщил мне наконец, что аппарат работает отлично, и пригласил присутствовать при опыте.
Я поставила на поднос два бокала и бутылку шампанского, чтобы отпраздновать победу, так как знала, что Боб не позвал бы меня зря: раз он демонстрирует открытие, значит, оно действительно удалось.
— Чудесная идея! — улыбнулся он, беря у меня из рук поднос. — Выпьем реинтегрированного шампанского!
— Надеюсь, оно будет таким же вкусным, Боб?
— Конечно! Вот увидишь, Анн.
Он открыл дверцу переоборудованной телефонной кабины.
— Это передаточный аппарат, — пояснил он, ставя поднос на табуретку внутри кабины.
Захлопнув дверцу, он протянул мне темные очки и осторожно подвел к стеклу.
Затем он тоже надел защитные очки, нажал подряд несколько кнопок, и я услышала приглушенный гул электрического мотора.
— Ты готова? — Он погасил лампу и щелкнул выключателем, отчего в кабине вспыхнул фантастический голубоватый свет. — Тогда смотри в оба!
Он нажал какой-то рычаг, и лаборатория осветилась нестерпимым оранжевым сиянием. Внутри кабины я успела рассмотреть нечто вроде огненного шара, который с треском улетучился. Ощутив лицом внезапное тепло, я спустя мгновение различала только пляшущие черные круги с зеленым ободком, как это бывает, когда поглядишь на солнце.
— Можешь снимать очки. Конец!
Театральным жестом Боб открыл дверцу передаточной кабины, и, хотя я была готова, у меня захватило дух, когда я увидела, что табуретка, поднос, бокалы и бутылка шампанского начисто исчезли.
Боб торжественно повел меня в соседнюю комнату, где стояла точно такая же кабина, и, открыв дверцу, триумфальным жестом вынул оттуда поднос с шампанским, которое тут же поспешил открыть. Пробка весело полетела в потолок, и шампанское заискрилось в бокалах.
— Ты уверен, что это можно пить?
— Абсолютно, — ответил он, протягивая мне бокал. — А теперь мы проделаем с тобой еще один опыт. Хочешь?
Мы снова перешли в зал с передаточным аппаратом.
— О, Боб! Вспомни о Данделло!
— Данделло лишь подопытное животное, Анн. Но я уверен — неприятностей не будет.
Он открыл дверцу и пустил на металлический пол кабины маленькую морскую свинку. Снова раздалось гудение мотора и вспыхнула молния, но на этот раз я сама поспешила в другую комнату. Сквозь стекло приемной кабины я увидела морскую свинку, которая как ни в чем не бывало бегала из угла в угол.
— Боб! Все в порядке! Опыт удался.
— Наберись терпения, Анн. Это покажет будущее.
— Но свинка жива-здорова, Боб!
— Так-то так, но для того, чтобы узнать, не повреждены ли внутренние органы, нужно выждать время, Анн. Если через месяц все будет в порядке, мы сможем предпринять с тобой серию новых опытов.
Этот месяц показался мне целой вечностью. Каждый день я ходила посмотреть на реинтегрироваиную морскую свинку. Чувствовала она себя отлично.
По истечении месяца Боб поместил в передаточную кабину нашу собаку Пиколса. За три часа он десятки раз был разложен и восстановлен. Выскакивая из приемной кабины, пес с лаем несся к передаточному аппарату, чтобы повторить опыт.
Я ожидала, что Боб пригласит некоторых ученых и специалистов из Министерства авиации, чтобы доложить им, как всегда, результаты своих исследований. Но Боб не спешил с обнародованием изобретения. Я спросила почему.
— Видишь ли, дорогая, это открытие слишком важно для того, чтобы взять и просто сообщить о нем. Есть некоторые фазы операции, которых я сам до сих пор не понимаю. Предстоит работать и работать.
Мне не приходило в голову, что он может подвергнуть опыту самого себя. Только когда произошло несчастье, я узнала, что в передаточной кабине смонтирован второй командный пульт.
В тот день, когда Боб проделал этот опыт, он не пришел к обеду. На двери его лаборатории была приколота кнопками записка:
“Прошу не мешать. Работаю”.
Чуть позднее, перед самым обедом, ко мне прибежал Гарри и похвастался, что поймал муху с белой головой. Я, даже не взглянув на муху, велела немедленно отпустить ее.
Боб не вышел и к послеобеденному чаю. С ужином повторилось то же. Томимая смутным беспокойством, я постучала в дверь и позвала его.
Слышно было, как он ходил по комнате. Спустя немного времени Боб подсунул под дверь записку. Я развернула ее и прочла:
“Анн! У меня большая неприятность. Уложи Гарри и возвращайся через час”.
Напрасно я стучала в дверь и кричала — Боб не открыл мне. Услышав стук пишущей машинки, я, немного успокоенная, пошла домой.
Уложив Гарри, я вернулась назад и нашла новую записку, которая была подсунута под дверь. С ужасом прочла я:
“Анн!
Я рассчитываю на твою твердость — ты одна можешь мне помочь. Меня постигло огромное несчастье. Жизнь моя сейчас вне опасности, но это вопрос жизни и смерти. Я не могу говорить — поэтому кричать или задавать вопросы бесполезно. Делай то, что я тебе скажу. В знак согласия постучи три раза и принеси мне кружку молока с ромом. Я не ел со вчерашнего дня и ужасно проголодался. Рассчитываю на тебя. Боб”.
Трясущейся рукой постучала я три раза и побежала домой за молоком.
Вернувшись, обнаружила новую записку:
“Анн! Очень прошу тебя — в точности выполняй мои инструкции!
Когда ты постучишь, я открою дверь. Поставь кружку с молоком на стол и, не задавая мне вопросов, сразу же иди в другую комнату, где стоит приемная кабина. Осмотри все уголки. Постарайся любой ценой найти муху, которая должна быть там. Я искал ее, но напрасно. К несчастью, сам я сейчас с трудом различаю мелкие предметы.
Но сначала ты должна поклясться, что в точности выполнишь мои просьбы и, главное, не попытаешься меня увидеть. Спорить тут нечего: три удара в дверь, и я буду знать, что ты готова слепо подчиниться мне. Жизнь моя зависит от той помощи, которую ты мне сумеешь оказать”.
Сердце гулко колотилось у меня в груди. Стараясь справиться с волнением, я трижды постучала в дверь.
Боб — я слышала — подошел к двери и скинул с нее крючок.
Войдя в кабинет с кружкой молока, я почувствовала, что Боб притаился за открытой дверью. Борясь с желанием обернуться, я произнесла подчеркнуто спокойно:
— Можешь рассчитывать на меня, дорогой.
Поставив кружку с молоком на стол, рядом с единственной горевшей лампой, я пошла в другое помещение, которое было ярко освещено. Здесь все было перевернуто вверх дном: папки и разбитые пузырьки валялись среди опрокинутых стульев и табуреток. От большой эмалированной ванны, где догорали какие-то бумаги, исходил резкий, неприятный запах.
Я знала, что мухи не найду: интуиция подсказывала мне, что интересовавшая Боба муха — это та самая, которую поймал, а затем выпустил сын.
Я слышала, как Боб в соседней комнате подошел к своему письменному столу. Затем раздалось громкое хлюпанье, словно ему было неудобно пить.
— Боб, я не вижу никакой мухи. Может, ты дашь другие инструкции? Если ты не в состоянии говорить, постучи по крышке стола: один удар я пойму как “да” и два удара — как “нет”.
Я старалась говорить спокойно и, услыхав двукратный стук, призвала на помощь всю свою волю, чтобы не разрыдаться.
— Можно мне войти к тебе в комнату? Я не знаю, что произошло, но что бы ни случилось, я буду мужественной.
Наступила напряженная пауза. Боб стукнул раз по письменному столу.
В двери, соединяющей помещения, я застыла от неожиданности: Боб сидел за письменным столом, накинув на голову золотистую скатерть, сдернутую со столика, стоявшего в углу, где Боб имел обыкновение обедать, когда ему не хотелось прерывать эксперимент.