— Если тебя не слишком опечалят воспоминания, — начала было Ева, но Марти сразу же ее оборвала.
— Хуже, чем сейчас, мне уже не будет, а все, о чем я собираюсь тебе поведать, в любом случае произошло довольно давно. И знаешь, что забавно? Некоторые воспоминания стараешься засунуть куда-нибудь подальше, чтобы не вляпаться в них случайно, как в осеннюю грязь, но вот что-нибудь случается, и они мгновенно возвращаются назад и перекручиваются в твоей голове, как забытое кино. Боже! Да я словно опять становлюсь той девочкой, которой была тысячу лет назад. Глупой, неопытной девчонкой, пытавшейся с серьезным видом играть во взрослую жизнь. — Марти покрутила стакан между пальцами и продолжила, выговаривая слова чуточку охрипшим голосом: — Так вот, это действительно произошло очень давно. Мои родители — а они были очень богатые люди и ужасные снобы — отослали меня учиться в закрытую частную школу. Обычная школа, видите ли, была для них недостаточно хороша. То есть для меня, разумеется. Ведь в обычной школе я могла познакомиться с детьми бедных родителей, а уж у них — об этом всякий знает — мораль, что и говорить, не на высоте. Таким образом, я попала в частный пансион мисс Дитрих для юных леди. Пансион моих родителей устраивал вполне. Самое главное — они смогли переложить обременительные заботы о своей дочери на мощные плечи мисс Дитрих. Они много путешествовали и вели активную светскую жизнь, и я, полагаю, вечно путалась у них под ногами. Поэтому я находилась в весьма нежном возрасте, когда они в первый раз сослали меня в ссылку. Именно ссылкой оказался для меня пансион, по крайней мере на первых порах, хотя позже я научилась там существовать. — Марти взглянула на Еву и безжалостно улыбнулась. — Да, да, все началось в пансионе, ты угадала. Я говорю об интимной стороне своего существования. Я начала это очень рано, но только потому, что у меня оказались талантливые педагоги. И знаешь, что еще? Мне это доставляло настоящее удовольствие. Первый раз в жизни я поняла, что значит, когда тебя вожделеют и любят. В первый раз я была близка с девочкой, когда мне исполнилось восемь лет. Она оказалась куда старше меня, но я ей понравилась, и эта птичка заменила мне мать, любовника и учителей. Она стала для меня всем. И как утка тянется к воде, так и я тянулась к моей старшей подруге. Я довольно быстро освоилась с этим новым аспектом своего существования и безоговорочно приняла его. Мой психоаналитик именует подобное состояние человека как «жажда любви». Очень может быть! Но мне тогда было хорошо, да и сейчас хорошо, даже при одном воспоминании о пансионе мисс Дитрих. — Марти легонько пожала плечами, как бы полемизируя с невидимым оппонентом. — Короче говоря, я, одна из очень немногих, искренне полюбила и пансион, и мисс Дитрих. Но вот пансион закончен, и мне пришлось испытать сущность «нормальных» отношений между Полами. То есть тот вид любви, к которому приобщилось большинство наших девочек после окончания школы. У меня не хватило способностей, чтобы поступить в колледж, знаешь ли, и мои родители решили поскорей выдать меня замуж. Они быстренько приучили меня к мысли об этом и, что называется, силком вытащили на ярмарку невест. Господи, представляю себе, насколько им хотелось от меня избавиться, — ведь я была для них как инопланетянка, и мы никак не могли понять друг друга. Тем не менее я старалась угодить им, как могла, — у мисс Дитрих покорности и послушанию учили весьма основательно. И, помимо всего прочего, меня буквально глодало обыкновенное любопытство — ведь все девочки, с которыми я дружила, внешне по крайней мере, проявляли не меньше энтузиазма, встречаясь с мальчиками, чем во время общения девочки с девочкой. Мне была предоставлена полная свобода. Мои родители не понимали одного — круг, в котором я вращалась, те люди, которые меня окружали, были, в сущности, абсолютными дикарями, или дикими, как мы себя называли. Причем чем моложе, тем необузданнее. Нашим лозунгом было следующее — «человек должен испытать в жизни все». Некоторые ребята, принадлежавшие к нашей компании, много поездили по свету со своими родителями и понабрались всякого рода сексуального опыта. Я, как и все, тоже ходила на наши дикие тусовки, которые обыкновенно заканчивались или в каком-нибудь притоне в Гринвич-Виллидж, или в частном доме на побережье, принадлежавшем одному из наших ребят. Иногда я спала с одним парнем, а иногда — со всеми членами нашего дикого общества. Я лежала, по обыкновению, спокойно и позволяла им делать со мной все, что им заблагорассудится, поскольку прекрасно отдавала себе отчет в том, что так принято, так надо. Но внутри я была холодна и не испытывала ничего. К тому же я никогда не умела по-настоящему притворяться, и скоро некоторые из тех парней, с которыми я проводила время, обвинили меня в недостатке чувственности и холодности и стали меня избегать. Прошел слушок, что я абсолютло фригидна. — В пустом стакане Марти остался только полурастаявший лед, и когда она в очередной раз поднесла его к губам, «вымя не дало ни капли молока». Марти с удивлением посмотрела на стакан и тяжело вздохнула. Ева, глядя во все глаза на нее, автоматически вздохнула вслед за ней. — Ну вот, я почти все и рассказала. Как ты, наверное, уже догадалась, тогда я и познакомилась с Брэнтом. По выражению одного местного писаки, он приехал в наш город, «чтобы произвести личную инспекционную проверку местных дебютанток». Мы совершенно случайно встретились на вечеринке, как мне показалось сначала, но позже одна подруга рассказала мне, что некоторые наши парни предварительно имели с ним беседу на мой счет, так что встреча оказалась подстроенной. Что и говорить, я была польщена вниманием ко мне столь выдающейся личности, как Брэнт. Более того, встречаясь с ним, я надеялась посрамить моих недругов, именовавших крошку Март «ледяным айсбергом», но, как выяснилось, они и подсунули меня Брэнту, уповая на то, что уж лучшего учителя в подобных делах не сыскать. Они сделали хороший выбор, потому что Брэнт, действительно, наставник в любви, каких мало. — В голосе Марта снова появились горькие нотки, и Еве захотелось погладить ее плечо, сказать ей, что она может не продолжать, если ей тяжело, но она тут же подумала, что рассказ необходимо довести до конца. Возможно, Марта станет легче, если она выскажется, а может быть, рассказ Марти еще сослужит службу, поможет ей самой, Еве, о чем бедняга Марти сказала, когда приступала к своему повествованию. После небольшой паузы, совсем уже охрипшим голосом, почти шепотом, ^Ларти продолжила свою исповедь: — Брэнт предложил мне отправиться вместе с ним в круиз. Мои родители кое-что о нем разузнали. Он оказался даже богаче, чем они, и вел холостяцкий образ жизни, который, по мнению моих предков, должен был ему надоесть, поэтому они нажали на меня как следует, и я приняла его предложение.