Дэвид по-прежнему желал ее, но он теперь испытывал желание и к другим женщинам тоже. «Давай попробуем еще разок, Ева, но уже без ревности, без глупых обещаний, а, детка?» — говорил он. Дэвид уже не звонил ей каждый день, как прежде. Часто бывало, что Ева, желая услышать его голос, набирала номер под вечер, слышала лишь долгие гудки и сразу же понимала, что в это время он находится с другой. Незаметно подбиралась ревность и принималась терзать и рвать на части ее душу. Иногда ей хотелось просто убить его, причинить ему такую же боль, от которой она страдала сама.
Она продолжала видеться с Питером и встречалась с другими мужчинами, на которых, по правде говоря, ей было наплевать. А все для того, чтобы доказать и Дэвиду и себе, что она тоже не лыком шита и вполне в состоянии соблюдать правила игры, предложенные Дэвидом. Иногда ей хотелось превратиться в проститутку, в дешевую шлюху и с хохотом поведать ему об этом. Она ненавидела себя за то, что позволила Дэвиду превратить себя в тряпку. Но Дэвид был для нее как наркотик, а она сама давно уже превратилась в безнадежную наркоманку, Как бы ей ни было плохо, но стоило лишь ему позвонить, сказать ей, что он будет рад ее видеть, что хочет с ней спать, — ее настроение мгновенно менялось и она была счастлива снова, хотя и отдавала себе отчет в том, что в ее поведении не содержалось ни грамма логики.
Когда они занимались любовью, она лежала, отдавая его ласкам свое тело, и с отчаянием думала, что без этого жить уже не в состоянии. В постели, по крайней мере, хотя бы разговаривать не надо — там они понимали друг друга без слов. Как в ритуальном танце, смысл движений которого известен только посвященным, они исследовали одну позу любви за другой, качаясь, словно на волнах, в плотной атмосфере страсти, поднимаясь с пиком наслаждения в заоблачные выси, где искрился снег и светило солнце, или же рушась вниз, в долину, в мгновения спада, но только для того, чтобы опять глотнуть воздуха и снова взлететь на пре-дельную высоту, от которой захватывает дух. При этом их руки, рты и тела соприкасались, перекрещивались всякий раз по-новому, никогда не повторяя комбинаций, и в этих движениях было столько красоты и грации, что то действо, которому они беззаветно предавались, не могло быть дурным или грешным.
В такие минуты Ева думала, что хотя бы «это» будет продолжаться очень и очень долго. Она знала наверняка, что Дэвид всегда страстно жаждал ее тело, как и она приходила в восторг от его. Но ни его тело, ни его возможности как любовника Ева не считала самым главным. В Дэвиде главным был сам Дэвид и ее любовь к нему. Со своей любовью Ева ничего решительно поделать не могла, единственное, о чем следовало молить Бога, так это о том, чтобы Дэвид не сделал ей однажды слишком больно.
Они продолжали ревновать друг друга, хотя и договаривались об обратном, ссорились и мирились снова, используя постель как средство примирения.
— Дэвид, Господи, что же с нами происходит, — спросила она его однажды с отчаянием в голосе.
— Не знаю, Ева. Должно быть, мы пытаемся выяснить, насколько существующее положение дел устраивает нас обоих, — ответил он, и ей ничего не оставалось, как принять его ответ к сведению.
Запись вторая.
— Спасибо тебе, Питер. Мне на самом деле пора прибегнуть к твоей помощи. Я на самом деле в ней нуждаюсь. Даже Марта от меня стонет, да и я сама противна себе. Ты — единственный человек, который не осуждает меня за недостаток гордости и практицизма. Но, Питер, дорогой, у тебя, по-видимому, есть для этого свои причины.
Я все время думаю, знает ли Дэвид о наших встречах. Ты мне об этом так и не сказал. Не беспокойся, мне кажется, это уже не столь актуально сейчас. Еще меньше я хочу знать, с кем он сегодня проводит время. Полагаю, с Глорией. Я уверена, что они часто видятся, но стесняюсь спрашивать. Кроме нее, на горизонте маячит Стелла — скорее всего, он ее тоже трахает. Она избегает встречаться со мной взглядом, но выглядит победительницей и хитренько улыбается, когда думает, что я на нее не смотрю. Ненавижу Стеллу!
Да, ненавижу, но не потому, что она затащила Дэвида с собой в постель, а потому, что она причиняет ужасную боль Марти. То она имитирует страсть по отношению к ней, то холодна, как лед. Уверена, что Джордж не более, чем удобное прикрытие для нее, и она по-прежнему не прочь поиграть с. Марти в любовь. Бедняга Марти! Мы с ней в одной лодке — обе влюблены, обе страдаем и боимся замечать то, что не хотели бы видеть.
Ты не против. Питер, если я еще немного потреплюсь о Дэвиде? Ну, конечно, не против. Ты же душка. По крайней мере, я прекрасно осознаюсвое место, которое занимаю в твоей жизни. Но мне, сказать по чести, хотя бы не противно перед тобой исповедаться.
Иногда я задаюсь вопросом — что же Дэвид хочет от меня добиться? Да и не только от «меня — от женщин вообще. Что он ждет, что ему нужно? Если бы я только знала — я постаралась бы соответствовать его идеалу. Старомодно звучит, не так ли? Словно фраза из душещипательного фильма тридцатых годов. Я где-то читала, что банальность — это правда, уставшая от повторений. А я сейчас говорю типичные банальности.
Не бсслокойся, Питер, я не выкину ничего неожиданного. Чего бы мне ни стоило, я не отстану от Дэвида. У меня есть такое чувство, что, в конце концов, я смогу стать для него необходимой — своего рода привычкой, навязчивой идеей в худшем случае. Все, что мне остается — всегда быть у него под рукой, не устраивать сцен ревности и ждать. Ждать того момента, когда он созреет. А тем временем — тем временем я потихоньку превращаюсь в шлюху, то есть в женщину того copra, которых он терпеть не может. Как-то раз он заявил: «Я смогу любить только такую женщину, которую буду уважать, которой буду безусловно доверять и которая не будет искать развлечений на стороне, если мне придется задержаться на работе или уехать по делам» — и при этом посмотрел на меня с легким презрением. Он также сказал мне, что знает о моих нынешних увлечениях и, возможно, о тебе, Питер. Ты знаешь, Питер, ведь у меня сейчас достаточно мужчин. Раньше, еще до Дэвида, я была ужасно разборчива и даже приглашение на обед принимала далеко не от всякого. Теперь же, встречаясь с мужчиной, я почти всегда оказываюсь с ним в постели. Часто это люди, которых я почти не знаю и до которых мне — как до лампочки. И все потому, что я чувствую в этом определенную необходимость. Я пытаюсь доказать себе, что тоже имею определенные права — ибо каков поп, таков и приход. Питер, а может, я становлюсь нимфоманкой?