В коридоре послышались тяжелые медленные шаги отца. Соланж вздрогнула. Платья, разбросанные по постели, чемодан… Отец не должен был ни о чем догадаться. Иначе на новой жизни придется поставить крест. Недолго думая, она запихнула чемодан под кровать и тонким шерстяным пледом накрыла вещи. Раздался стук в дверь. Варенкур заглянул в комнату, не дожидаясь ответа.
– Не спишь еще? – спросил он мягко.
Она молча кивнула. Было совсем тихо. А вдруг в этот самый тихий, напряженно-спокойный вечер она видит его в последний раз?
– Дочка, – наконец начал он, присаживаясь на край кровати, – я ведь просто хочу, чтобы ты была счастлива.
Ее настолько ошеломил мягкий тон отца, что она не знала, что ответить.
Именно сейчас она была к этому не готова. Сейчас было бы гораздо проще столкнуться с его суровостью и жесткостью. Даже страх разоблачения уступил место какому-то странному, неожиданному и неприятному чувству.
– Я просто стремлюсь оградить тебя от твоих же ошибок. Ты еще слишком молода.
– Отец, разве ты никогда не был молод? Разве ты никогда не любил? Разве не знаешь, что это такое?
– Я любил… твою мать. Очень-очень сильно. А потом она умерла, и у меня осталась ты, моя единственная дочь, моя самая большая драгоценность.
Он по-отечески улыбнулся ей, и она также с улыбкой отвела взгляд. В эту минуту вся тяжесть отлегла от сердца.
– Я не хочу, чтобы кто-то или что-то испортило твою жизнь.
– Он хороший, папа. Он меня по-настоящему любит.
– Будто тебя так сложно полюбить?! – он помолчал. – Каким бы хорошим он ни был, он не пара для тебя.
– Но почему, папа?
– Подумай сама, какое будущее тебя ждет рядом с ним. С какими трудностями тебе придется столкнуться.
– Мы преодолеем все трудности.
– Вот именно! Преодоление, выживание, борьба… Ну разве это для тебя? Разве ты этого достойна? Он беден, необразован. Он почти мальчишка. Куда он пойдет? Что он умеет?
– Так дай ему работу, отец! – она безнадежно всплеснула руками.
– Я не стану выкладывать фундамент твоих мытарств. Хочешь быть с ним – не жди, что я помогу ему подняться. Он такой, какой есть, и всегда таким останется. Он, может быть, и славный малый. Я не знаю, тебе виднее. Но он – никто. В этом мире ему нет достойного места. И… он еврей.
– Папа, причем здесь это? – произнесла она раздраженно.
– Притом. Притом, что я не хочу, чтобы в нашу семью вошел человек с такими корнями. Да и дело даже не во мне… Время сейчас такое. Грядет война.
– Я не хочу этого больше слушать. Это вздор, – она собралась встать, но он остановил ее.
– Нет уж, выслушай до конца. Вдобавок к нищете, тебя будут ждать еще и гонения, возможно, по всей Европе. Никто не знает, что станет с этим миром. Это твоя жизнь, Соланж, и я не хочу, чтобы из-за своего упрямства или глупости ты испортила ее.
Было без десяти двенадцать. Часы монотонно и сурово отбивали каждую секунду, как удары сердца. Время текло медленно, но неотвратимо. Стрелка упрямо и жестоко приближалась к полудню. Дыхание Соланж становилось все более неровным, к горлу подступал ком, а глаза наливались слезами.
Он был там, на вокзале. Он еще не переживал. Он еще ждал ее. Он еще не знал, что она не придет.
Пробило полдень. Соланж закрыла глаза, и слезы полились по ее щекам. Рыдания заглушили тиканье часов, наполняя тишину. Она обвиняла себя в слабости, в трусости, не зная, сможет ли когда-нибудь простить себе собственное малодушие.
А время шло, уходило. И Айзек уходил из ее жизни. Безвозвратно.
III
Лилль. Сентябрь 1939 г.
Не слишком просторная, но уютная комната, мягко-желтые обои с цветным рисунком, недорогая мебель из светлой породы дерева. В центре комнаты длинный стол, накрытый на четырех человек. Семья Парийо собралась за ужином. Отец, Франсуа, работал бухгалтером на небольшом предприятии, зарабатывал он немного, но был уважаемым человеком в своем кругу.
Репутация и семья были его главным достоянием. Жена, Мари Парийо, – образцовая домохозяйка. Когда-то в юности она была стройна и красива, теперь же утратила свое прежнее изящество, но оставалась душой семейства, которое славилось своим гостеприимством. Гордостью и смыслом жизни для супругов были два сына.
Двадцатилетний Морис, честный, открытый молодой человек с высокими принципами, был предметом восхищения для всех в этой семье, да и для всех, кто его знал. Старший Парийо видел в нем своего наследника.
Младший, Ксавье, которому не так давно исполнилось двенадцать, был чем-то похож на брата, но в чертах еще не было такой красоты, а в поступках– глубины. Он был совсем мальчишкой.