– О, простите.
Я знаю, что, вероятно, не следует спрашивать «как». Но как насчет «когда»? Позволено ли мне спросить «когда»?
– Когда? – спрашиваю я тихо.
– Десять лет тому назад.
– Мне очень жаль.
– Да, мне тоже, – говорит она и окидывает взглядом посетителей, вероятно, желая сменить тему.
– Как это случилось?
Она смотрит на меня.
– Несчастный случай при полете.
– Авиакатастрофа?
– Нет, дельтапланеризм.
Дозволено ли мне спросить: «Вы когда-нибудь летали на дельтаплане?», или я таким образом буду слишком долго настаивать на неприятной теме?
– Вы когда-нибудь летали на дельтаплане?
– Нет, мне это никогда не нравилось, – отвечает она, отводя от лица волосы, – вероятно, ей не терпится, чтобы я заткнулся. Она еще более внимательно вглядывается в окружающих, и я решаю указать ей на это.
– Вы изучаете темы для своих картин? – осведомляюсь я.
– Как вы проницательны! – замечает она с улыбкой, по-видимому, испытывая облегчение оттого, что я сменил тему. – Недавно, – продолжает она, – я более ясно, чем когда-либо, поняла, что для живописи весьма важно изучать движение. Особенно теперь, при моем новом, более сдержанном стиле. Все более тонко, поэтому мне нужно изучать вещи, казалось бы, не связанные с живописью. Например, голос, манеру разговаривать, интеллект.
Я чуть ревную оттого, что она так много смотрит на других людей. Мученик, Одержимый Искусом.
– Мне нравятся оптические иллюзии, – добавляет она.
Мне ничего не приходит в голову, и чтобы что-то сказать, я спрашиваю, хотя на самом деле меня не интересует ответ:
– Где же танцующая фокусница?
– Скоро должна быть. Она готовится. Это отнимает у нее много времени. – Интересно, отчего она улыбается при этих словах?
Подходит официант, чтобы принять заказ на десерт.
Генриетта говорит:
– Мне, пожалуйста, poires aux amandes sur une mousse de vin blanc.[5]
– Домашнее медовое мороженое, пожалуйста, – заказываю я.
Музыка, играющая вдали, внезапно прекращается, и начинается другая мелодия, напоминающая что-то арабское.
На сцену выходит женщина с коробкой, полной различных предметов. Она ставит коробку в угол. Я догадываюсь, что это Лора. Ее не объявили, но так как она начинает танцевать, то это, должно быть, она. Одета она довольно обычно (я имею в виду – вообще, а не для танцев): на ней сапоги и свободного покроя куртка, а не особый сценический костюм. Лишь цилиндр не вяжется с остальной одеждой; цилиндр закреплен резинкой под подбородком, чтобы не падал, когда она начнет танцевать. Лора недурна, только рот немного кривоват. Она крутится, подскакивает, поднимает руки. Я сразу же вижу, что танец у нее любительский: вот так может танцевать банковский служащий у себя дома, когда его никто не видит. Фокусы еще не начались. Она подпрыгивает, бьет чечетку. Она вытаскивает из сапога цветок и с торжествующим видом поднимает его вверх, и я, не веря себе, понимаю, что это, должно быть, и есть фокус. Я озадачен. Она еще немного бьет чечетку, исполняет танец живота, слегка подпрыгивает и извлекает из-под куртки маленького игрушечного кролика. Я изумлен. Еще немного поскакав, она делает прыжок, кружится, вскидывает ногу и вынимает изо рта большой белый шарик – это объясняет, отчего ее рот казался кривым. Теперь она выглядит гораздо привлекательнее. С победным видом она поднимает блестящий влажный шарик, демонстрируя его публике. Это ужасно. Я стараюсь сдержать гримасу. Она хлопает в ладоши, хлопает себя по бедрам, размахивает руками, поворачивается на каблуках и извлекает из второго сапога палочку, которая, надо думать, выдается за волшебную. Она бешено размахивает этой палочкой – сначала так, словно это лассо, потом, что более уместно, подражая колдуньям. Повернувшись на несколько секунд спиной к аудитории, она что-то там делает. Потом снова поворачивается к нам лицом, и (вуаля!) – на ней очки. Ее эффектная поза дает нам понять, что она только что закончила свой четвертый фокус, если только не считать фокусом извлечение палочки из сапога, – в таком случае этот пятый. Однако пытаться определять ее фокусы – утомительное занятие, надо отдать ей должное.
Не полагаясь на собственное суждение, я наклоняюсь к Генриетте и шепчу:
– Я не понимаю.
– Тут нечего понимать, – отвечает она шепотом.
– Это весьма необычно. Она имеет большой успех?
– Нет.
– Тогда как же она получила здесь работу?
– Прежде всего, связи. Клуб принадлежит другу ее отца. Кроме того, насколько я понимаю, танец компенсирует посредственные фокусы.
– Танец? Но это… это так же проблематично, как и фокусы.
– Ну, значит, фокусы компенсируют недостатки танца.