Генриетта медлит с минуту перед тем, как ответить.
– Нет. Просто я вам показываю, что не имеет смысла избегать личной встречи со мной.
(Такая уязвимость наверняка сработает.)
– Мне бы действительно не хотелось. Кроме того, я болею с тех пор, как произошел несчастный случай. Не могу выйти из дому. Пожалуйста, попытайтесь понять.
– Может быть, я бы могла навестить вас дома, так что вам не пришлось бы выходить?
(Ну тут уж ей не отвертеться.)
– Нет.
– Вы не очень-то стремитесь исправить зло, которое причинили.
– Это был несчастный случай.
– Я это очень хорошо знаю. Но, судя по всему, вы ничуть не заинтересованы в том, чтобы помочь мне почувствовать себя лучше. По логике вещей, вам бы надо опасаться меня рассердить, потому что тогда вам могла бы грозить опасность.
– Именно так обстоят дела?
– Я действительно опечалена и сердита, но вам не грозит опасность.
– Пожалуйста, поймите меня.
– Я не хочу, – говорит Генриетта.
– Но вы же понимаете, не так ли?
– Нет. Я не хочу понимать.
Женщина умолкает.
– Вы в конце концов отвезли свою собаку к ветеринару, чтобы ее убили? – спрашивает Генриетта. Я рассказал ей об этом.
– Да, чтобы ее усыпили.
– Я удивлена. Мне казалось, что вы бы могли передумать.
– Она мучалась.
– Вы сделали это в тот самый день?
– Нет, конечно, нет.
– Когда?
– На следующий день. Это сделали за меня.
– Кто?
– Друг.
– Мужчина?
– Да.
– Ваш любовник?
Немного поколебавшись, женщина в конце концов отвечает:
– Нет, просто друг.
– Сколько вам лет?
– Тридцать восемь.
– Вы старше меня. Мне тридцать. Что мне действительно хочется узнать, так это есть ли у вас дети. Но я не стану об этом спрашивать, потому что если у вас действительно есть дети, вы скажете, что их нет. У вас есть дети?
– Нет.
– Возможно, у меня когда-нибудь возникнет необходимость снова с вами побеседовать. Я также могу прийти и увидеть вас, подождав у дома. Но я не причиню вам зла. Я бы очень удивилась, если бы причинила вам зло. До свидания.
Генриетта ждет, чтобы женщина попрощалась, но этого не происходит. Женщина молча вешает трубку.
– Джереми? – говорит Генриетта в трубку.
– Что? – отвечаю я по телефону.
– Итак, что вы думаете?
– Я думаю, что вам нужно заняться живописью.
Генриетта возвращается в кровать, а я смотрю телевизор.
– Как вы себя чувствуете, когда вам аплодируют – всюду, куда бы вы ни пришли? – спрашивает ее известный телеведущий.
– Это забавно. Это бодрит, – отвечает она. – Мне это нравится. Интересно, когда это надоест людям.
– Предсказываю: никогда. И через пятьдесят лет люди все еще будут вам хлопать, и некоторые даже не будут помнить, почему. Они просто будут знать: это особа, которой хлопают. Но вот какой вопрос я хочу задать: «А вам это когда-нибудь надоест?»
– Предсказываю: нет, пока я жива.
Через два дня Генриетта все еще в постели. Она лежит на боку, молча и неподвижно. Я обхожу вокруг кровати, чтобы заглянуть ей в глаза. Они открыты, взгляд немигающий. Она совсем как мертвая.
– Генриетта? – говорю я.
Ее зрачки движутся в сторону моего лица.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спрашиваю я.
– Да, – стонет она.
– Я подумал, не прогуляться ли нам.
– Нет.
– Проехаться?
– Нет.
– Вам бы не хотелось писать?
– Нет. – Она закрывает глаза.
– Я думаю, вам бы стало гораздо лучше, если бы вы начали писать.
Она не отвечает.
– Я даже буду вам позировать, если хотите.
Она вздыхает.
– Я даже буду вам позировать обнаженным, если хотите.
Она фыркает, и я не знаю, рыдание это или смех.
– У меня остались какие-то рисовальные принадлежности с тех времен, когда я был ребенком, – вы могли бы ими воспользоваться. Я могу их сюда принести.
Генриетта не отвечает, но это все же лучше, чем отказ. Мы с матерью приносим все краски, кисти и холсты в комнату Генриетты. Усаживаем ее за стол, перед холстом. Я прошу свою мать выйти, поскольку мне не хочется позировать при ней обнаженным. Я снимаю одежду и, помня о правиле Сары, ложусь на кровать в самой удобной для себя позе.
Я беседую с леди Генриеттой на разные отвлеченные темы: какая чудесная погода, как прият-"но прогуляться по улице, как мила моя мать. Чтобы развлечь ее, я рассказываю об агенте, которого настиг в супермаркете. Я вижу, как она делает несколько мазков на холсте. Хорошо. Она кратко и печально отвечает на мои замечания. Но она работает как-то иначе, необычно. Движения руки размашисты и небрежны. И вдруг она останавливается. И больше не делает никаких движений. Только сидит и пристально смотрит на меня.