Подозрение пробралось под кожу Кейда и заставило волоски на его руках встать дыбом. Бабушка изображала хрупкую беспомощность, похороненную под грудой одеял, но ее хватка говорила совсем о другом. Кейд осуждающе посмотрел на бабушку, поморщился и сжал челюсти.
— Как ты себя чувствуешь?
Ее веки медленно открылись, и темно-голубые глаза засверкали озорством. Ее тонкие губы изогнулись в улыбке.
— Как я скучала по тебе, мой мальчик. — в ее голосе не звучало ни нотки слабости. Кейд обратил внимание на звук открывающейся двери, и улыбка Луэнн стала шире. — И ты как раз вовремя.
Как раз вовремя для чего?
Лия Риджвей вошла через открытую дверь и отдала свое пальто Джеффри. Он служил Митчеллам столько, сколько она себя помнила, и была почти так же стар, как сама Луэнн. Боже, прошли годы с тех пор, как она последний раз была в этом доме, но ни одна вещь не изменилась. Это было похоже на шаг в прошлое, и волна ностальгии нахлынула на нее. Лия снова могла представить себя девочкой. Нетерпеливо ожидающей, пока ее отец и Луэнн закончат дела.
— Спальня миссис Митчелл на втором этаже, — сказал Джеффри. — Южное крыло, последняя дверь в конце коридора. Она ожидает вас.
— Хорошо, — сказала Лия. — Спасибо.
Ее взгляд переместился на шикарную кожаную сумку, которую оставили в холле. Кто-то еще был здесь? Волна беспокойства помчалась по ее крови. У Луэнн был только один живой член семьи, которого знала Лия, и хотя тот не приезжал в течение нескольких лет, он был последним человеком на земле, с которым она хотела столкнуться.
— Здесь кто-то еще есть? — спросила она, ставя ногу на первую ступень. — Я не хочу никого прерывать.
— Как я сказал, она ожидает вас, — ответил Джеффри. Не совсем точный ответ. — Пожалуйста, поднимитесь и поверните направо.
Лия сочла странным, что Луэнн попросила прийти ее первый раз за все это время. Правда, ее отец был поверенным миссис Митчелл в течение многих лет, и занимался вопросами относительно состояния этой семьи дольше, чем она могла помнить, но девушка не общалась с Луэнн в течение шестнадцати лет. С того дня, как Кейд сказал ей именно то, что он думал о ней, перед тем как собрать вещи и оставить все позади. Лия проглотил горечь, что горела в ее горле. Она потратила большую часть своего юного возраста, тоскуя по внуку Луэнн, и, когда она наконец-то набралась смелости сказать ему, что к нему чувствовала, Кейден Митчелл дал ей понять, что считает ее грубой, упрямой, и что, вообще, с ней трудно находиться в одной комнате. После отъезда Кейда, Лия не смогла найти причин, чтобы приходить в этот дом. Она окончила школу четыре года спустя, потом нью-йоркский университет с красным дипломом и начала новую жизнь. Потребовались годы, чтобы убедить себя не допускать даже мимолетной мысли о Кейдене Митчелле.
До сегодняшнего вечера.
На полпути по широкой лестнице, раздался звонок, ей пришло текстовое сообщение. Лия достала телефон из заднего кармана и нахмурилась, когда прочла сообщение Адама:
«Вызвали в больницу. Вероятно, сегодня вечером дома не буду. Прости»
Осталась всего неделя до их свадьбы, и Лия надеялась, что Адам будет дома сегодня вечером, чтобы обсудить некоторые детали. Казалось, что в последнее время он проводил больше времени в больнице, чем дома. Лия старалась не беспокоить его. Ей не хотелось быть одной из тех женщин. Цепкой, плаксивой, требующей внимания и потакания двадцать четыре часа в сутки. У нее была своя собственная жизнь. Своя собственная карьера. Хотя, не казалось, что картинная галерея заставляла ее напряженно трудиться. Однако было бы хорошо, если Адам смог бы провести с ней время и внести свою лепту в планировании их свадьбы.
Направившись на второй этаж, Лия задумалась, зачем Луэнн попросила ее прийти именно сегодня вечером, чтобы обсудить коллекцию произведений искусства. Митчеллы владели несколькими полотнами, которые считались бесценными, включая Моне, за которого Лия многое бы отдала. Луэнн Митчелл могла бы считаться филантропом, всегда щедрая, с огромным семейным состоянием. Волнение шевельнулось в животе Лии при мысли о том, что ее попросили прийти сегодня вечером, потому что Луэнн хотела, чтобы Лия стала личным куратором ее коллекции произведений искусства.
Тогда бы сбылась мечта.
Когда Лия добралась до вершины лестницы, то написала быстрое сообщение Адаму, давая ему знать, что она понимала- ему было необходимо быть в больнице, и она надеялась, что ночь пройдет спокойно. Ее жених был хорошим человеком. Милым. С чувством юмора, которое скрашивало ее дни. Его страсть к медицине конкурировала с ее страстью к искусству. Она любила острый ум Адама. Его проницательность. И его самоотверженность. Но было похоже, что с каждым проходящим днем ей приходилось напоминать себе обо всех этих хороших качествах Адама. Будто она должна была напоминать себе — или убеждать себя — почему она хотела выйти за него замуж. Это мог быть предсвадебный мандраж. У всех невест так было, верно? Она восхищалась преданностью Адама его карьере, даже если он был настолько занят, что их сексуальная жизнь отошла на задний план. Нормально ли это? Никто не трахался, как кролики, все время своих отношений. Или нет?