Ричард С. Пратер
Oбнажись для убийства
Глава 1
Это было избранное общество, которое Чолли Никерброкер в завтрашнем выпуске лос-анджелесского «Экзаминера» наверняка окрестит командой ловких умников, но если это так, то я просто счастлив, что играю в команде глупых увальней.
Лишь немногие из примерно пятидесяти гостей (в глубине души я надеялся, что ни один) могли знать, что я не кто иной, как частный детектив по имени Шелл Скотт. Однако, видимо, почти у всех возникло подозрение, что я попал сюда по ошибке. Я был единственным мужчиной, не облаченным в вечерний костюм, а среди гостей виднелось даже несколько изрядно смахивающих на дипломатов типов во фраках.
И вот среди разряженной толпы я торчу в коричневых брюках и твидовом пиджаке поверх гавайской спортивной рубахи, которая называется, если верить продавцу, «Танцуем хулу». По счастью, рубашка выделяется лишь своей цветастостью, на ней нет экзотических красоток, изображающих танец живота. Нормальный наряд для жаркого летнего вечера в последний день июня. И вообще у меня не было времени для переодевания, даже если бы я был приглашен в Клуб Четырехсот.
Всего час назад некая миссис Редстоун, хозяйка этого бала, позвонила и заявила, что нуждается в услугах частного детектива и что меня рекомендовал ей капитан Фил Сэмсон из отдела расследования убийств полиции Лос-Анджелеса. Фил – мой лучший друг, поэтому я ответил миссис Редстоун, что немедленно лечу к ее дому в районе Уилшир. Она сказала, что узнает меня по описанию Сэмсона.
Вот, пожалуй, и все, что мне было ведомо на текущий момент. Правда, миссис Редстоун дала мне дополнительную инструкцию, а именно: «незаметно смешаться с гостями», добавив при этом, что на вечере будет очень весело. Выполнить эту инструкцию и «смешаться незаметно» оказалось невозможно.
Рост у меня шесть футов два дюйма, вес 205 фунтов, короткие белые волосы торчат в разные стороны, как будто еж-альбинос свернулся на моем черепе, брови белесого цвета и вдобавок слегка вздернутый нос. На левом ухе шрам – сувенир одного мертвого бандита. Если быть точным, когда он стрелял в меня, то был еще жив. Короче говоря, я был уникальной личностью в этом роскошном обществе и поэтому, не пытаясь укрыться, стоял, прислонясь к стене, глазел и слушал.
Одна из дамочек неподалеку верещала о какой-то девице, которой предстоял «выход», я поглядывал вокруг в надежде, что эта крошка возникнет из большого пирога и сборище несколько оживится, но меня постигла неудача. Она, оказывается, говорила о своей дочери, официально созревшей для того, чтобы соглашаться переспать с кем-нибудь – наверное, лет эдак через восемь после первого согласия, – и ей предстояло дать бал, дабы все могли пялиться на дочку поверх бокалов шампанского.
Вот что я вам скажу: ни ее предстоящий бал, ни сегодняшнее сборище не отвечали моим представлениям о веселье. Я пью бурбон с содовой и предпочитаю пялиться на женщину поверх женщины. Правда, здесь присутствовала одна, на которую стоило поглазеть. Итак, общая картина: большое количество граждан толпится в огромном, продуваемом сквозняком зале гигантского, открытого всем ветрам дома Редстоунов, я подпираю стену с бурбоном в руке (его я снял с подноса тонкогубого официанта, облившего меня презрением) и интересная женщина, сидящая на тонконогом золоченом диванчике в нескольких футах от меня.
Она, смеясь, оживленно болтала с каким-то типом, развалившимся рядом. Тип был абсолютно раскован. Закинув ногу на ногу, он придерживал полупустой стакан на блестящем кожаном ботинке, носок которого был заострен еще сильнее, нежели череп его владельца. Оглядывая зал, тип на мгновение задержал взгляд на мне. Слегка нахмурившись, он отвел глаза с недовольной рожей.
Девушка взбила короткие светлые волосы и произнесла:
– Одари меня своим вниманием, Пуппи.
Мне было совершенно ясно, что у Пуппи натуральная голубая кровь, потому что любой мужчина с полудюжиной красных кровяных телец в жилах одарил бы ее таким вниманием, что ей оставалось бы либо позвать на помощь, либо уступить. Девушке придавали очарование яркие губы на молочно-белом лице и изящные дуги бровей над голубыми глазами. Фигурка была в полном порядке, хотя, пожалуй, слегка суховата на мой вкус.
По крайней мере, было видно, что все части тела принадлежат ей и созданы матерью-природой. Я сделал одно интересное наблюдение: чем больше у женщины денег, тем больше она тратит на то, чтобы добиться минимальных результатов, если речь идет о платье. Эта девица наверняка была миллиардершей. Темно-зеленое платьице, прикрывающее малую часть тела, удерживалось на голых плечах неизвестным мне способом.
В конце концов ей удалось привлечь внимание обладателя голубой крови, и, пока они болтали между собой, я продолжал изучать сборище.
Я не знал, как выглядит миссис Редстоун, мне было лишь известно, что она разменяла седьмой десяток и стоит примерно пятнадцать миллионов. Еще больше миллионов было разбросано между гостями, часть которых являла собой не столько избранное, сколько набравшееся общество.
Я узнал одного вечного юнца с киностудии, который был вдрызг пьян и не замечал, что его парик сбился на затылок, обнажив потную плешь.
Рядом с ним возвышалась бывшая мисс Америка. Окружность ее бюста составляла тридцать шесть дюймов, из которых пять приходилось на спину. На ее лице навеки застыла нежная улыбка покидающего вас ангела, однако при этом она, извиваясь всеми своими шестью футами, как дьявол, отбивала чечетку. В этой же группе находился мужчина выше меня ростом, тяжелый, широкий в кости. Его я никогда не видел раньше. Он беседовал с типом, которого я узнал, и, узнав, поинтересовался про себя с недоумением, что он здесь делает.
Хотя в настоящий момент он был в смокинге и выглядел достаточно мирно, я знал: это весьма задиристый джентльмен. Мне было неизвестно его настоящее имя, но в уголовном мире гость миссис Редстоун проходил под кличкой Гарлик[1]. Гарлик и его собеседник, не прерывая разговора, косились в мою сторону. Приятель Гарлика был модный неулыбающийся индивидуум с запоминающимся лицом, его плечищи так и выпирали из вечернего слишком узкого пиджака. Думаю, что большинство пиджаков были бы малы для такой фигуры. Он просто источал жизненную силу и какую-то особенную мощь. Складывалось полное впечатление, что он сделан из железа, проволоки и холоднокатаных стальных заготовок. Гарлик бросил на меня еще один взгляд, и я попытался сообразить, что этот тюремный завсегдатай делает среди накрахмаленных богачей. Мои размышления были прерваны на самом интересном месте.
—Эй, вы!
Это было произнесено где-то рядом высоким хрипловатым голосом, который, однако, принадлежал не женщине. Пока я крутил головой, ко мне подошел приятель блондинки с золоченого диванчика.
– Привет, – сказал я.
– Что вы здесь делаете? – спросил он.
Это прозвучало примерно как: «Ну-ка, затри мой плевок, болван», – причем с угрожающей интонацией. Он был, видимо, немного моложе меня, чуть не дотягивал до тридцати, смуглый, достаточно смазливый, несмотря на некоторую грубость черт, этакая утомленная красотка с капризным ртом и усталыми карими глазами. Молодчик нагло смотрел на меня снизу, со своих пяти футов десяти дюймов. Темные волосы лежали на голове ровными волнами.
– Просто «смешиваюсь с гостями», – ответил я миролюбиво. – Прекрасный вечер.
– Как вы ухитрились сюда проникнуть?
– Пристрелил дворецкого. А почему, собственно, это вас должно волновать?
Уголки его полных губ слегка опустились.
– Я Эндон Пупелл, – произнес он.
– Очень мило. Рад познакомиться, Пуппи.
Под его загаром медленно начала расползаться краснота.
– Вы слишком широко раскрываете свою пасть, мистер, и от вас за милю разит легавым.