Я повторил свой вчерашний путь – бары, задние комнаты, Мэйн-стрит, Хилл-стрит и т. д. Я беседовал с капельдинером театра «Фолли» и потратил целую минуту, стоя в восхищении перед фотографией в полный рост развеселой Черри Блейн – «безумной звезды бурлеска». Я потолковал с парочкой брадобреев и алкоголиков, несколькими бандюгами и одним букмекером. В результате я получил боль в ногах и желание поближе познакомиться с "развеселой Черри Блейн.
Однако я все-таки наткнулся на нечто интересное. Мне удалось узнать, что несколько месяцев назад Эд Норман нанял пресс-агента для рекламы замка. Я отловил этого парня и потолковал с ним десяток минут. Оказалось, что замок не пользовался успехом и был убыточен, пока «консультант по рекламе», как он сам величал себя, не ввел некоторые новшества.
Он заставил Нормана окружить замок стеной, вырыть фальшивый ров, соорудить подъемный мост, облачить прислугу в средневековую броню и т. д.
В результате бизнес воспрянул. Напоследок пресс-агент посоветовал Норману удвоить на все цену, чтобы посетители чувствовали, что они получают первоклассный товар. Наверное, он был в чем-то прав.
В два часа дня я находился в своем офисе. Гуппи были накормлены.
Я сделал одиннадцать телефонных звонков и тупо пялился в аппарат, когда неожиданно он ожил и зазвонил. Трубка прохрипела:
– Скотт?
– Да, кто это?
– Папа. Мы вчера говорили в «Коко». Вечером возникло кое-что новенькое. Не мог вас найти.
«Коко» – достаточно приятный бар ниже по Бродвею. Там частенько выпивает уголовщина, когда у нее водятся деньжата. Когда зеленые кончаются, они переключаются на пиво или портвейн в забегаловках типа «У Джерри», где вчера я встречался с Игги Париком.
Хриплый голос в трубке принадлежал подозрительному субъекту по имени Папа Гарден. Я ему иногда платил наличными в обмен на информацию. Информация часто оказывалась весьма полезной.
– Возникло что-нибудь?
– Информация о Пупелле. Вчера и сегодня, мне кажется, вы расшевелили осиное гнездо. Идет много разговоров, но никто ничего конкретно не говорит. Слухи, слухи... Может быть, это не важно, но до меня дошло, что Пупелл сделал заем. У Оффи.
Я даже присвистнул. Этот Оффи был стариканом по имени не то Оффенбах, не то Оффенгеймер или нечто в этом роде.
Считалось, что он стоит минимум двадцать – тридцать миллионов, максимальные же оценки достигали астрономических величин. Он был древнее Большого Каньона и, как я слышал, предавался единственной страсти – громоздить на кучу своих богатств все новые и новые деньги.
Оффи был настолько богат, что его цель была не столько нарастить счет своих миллионов, сколько получить удовольствие от самой прибыльной сделки. Его не волновало, отвечает ли сделка требованиям закона или нет, единственное, что занимало Оффи, возможна ли сделка в принципе и принесет ли она прибыль. Прибавить один-другой миллион было для него чем-то вроде приятного хобби.
– Так, значит, заем? Должно быть, немалые деньги?
– Да, уж с Оффи никелем не обойдешься.
– Когда это случилось?
– Не знаю. Может быть, все это и не имеет значения, Скотт, но на всякий случай я решил...
– Ладно, не рыдай. Ты это не изобрел?
– Господи, о чем вы? Я слышал все собственными ушами. Клянусь.
– Где? И когда?
– Я не очень хорошо помню... К этому времени я уже принял... бокал пива. Может быть, даже два бокала. – Он выждал мгновение и спросил: – Сведения стоят пятерки?
В его голосе сквозило сильное волнение. Я догадался, что он был без гроша и страдал от сильного похмелья. Ужасающее сочетание.
– Стоят пятерки, – ответил я, – и десятки, если припомнишь, где, когда и от кого слышал. Мне эти данные необходимы.
– Ну, ладно. Это было в «Коко» вчера вечером. Когда точно, не помню. Кажется, по этому поводу распространялся Трехглазый. Он говорил не со мной, но я был у стойки рядом и все слышал. Я не очень уверен, Скотт.
– Трехглазый? Разве он не слинял из города?
– Не... Во всяком случае, вчера вечером он крутился здесь.
– Мне, видимо, придется с ним поболтать. Кто там еще был?
– Не знаю. Я же сказал, что выпил порцию пива. Две порции.
– Десятка твоя, где ты сейчас?
– "У Джерри".
– Через пять минут буду. – Я повесил трубку.
Прошло почти пять минут, прежде чем я сумел выйти из конторы, потому что я присел, чтобы подумать над сообщением Папы. Пара фактов слилась в единое целое в моем мозгу. 17 июня было одной из дат, зафиксированных мною в Калифорнийском банке. Сегодня 2 июля. Я отсчитал два дня назад ко времени, когда миссис Редстоун наняла меня, и добавил еще две недели. Это привело меня к 16 июня. 16-го был выходной – все сходилось. Дата показалась еще чем-то знакомой. Я поднял трубку и набрал номер Редстоунов. Через минуту мне ответила Лорел.
– Это Шелл. У тебя все в порядке?
– Хэлло, Шелл. Самое скверное позади. Теперь я верю в случившееся. – Она помолчала несколько мгновений. – Мы с мамой не были по-настоящему близки в этом году. Но... мы были ближе друг другу, чем я полагала. Странно, не правда ли? Наверное, я вернусь в Фэйрвью, Шелл. Я не могу в одиночестве оставаться в этом доме.
– Не отправляйся в Фэйрвью без меня, хорошо?
– Но почему, Шелл?
– Так будет безопаснее. Подожди, родная, мне надо тебя кое о чем спросить. Когда Вера и Эндон поженились?
– Шестнадцатого июня.
– Утром или же во второй половине дня?
– После полудня, в четыре часа.
Она что-то добавила, но я уже не слушал. Парочку сочетали шестнадцатого – банки к четырем уже закрылись...
– Если ты не хочешь, чтобы я ехала в лагерь, – продолжала Лорел, – разреши мне быть с тобой.
– Я был бы только рад, если бы не дела.
– Что ты собираешься делать?
– Прежде всего потолковать с парнем, который мне кое-что сообщил. Потом хочу порыться в досье одного детектива.
– Какого детектива?
– Йетса, Пола Йетса. Я тебя о нем спрашивал пару раз.
– Мне очень хочется быть с тобой, Шелл. Нельзя ли...
– Тебе это не доставит удовольствия. Я буду очень занят. Позже заеду за тобой.
– Но я не в силах быть здесь дольше. Это так угнетает. Мы могли бы встретиться...
– Послушай, я не знаю, что я найду и что придется делать. Как только я смогу, тотчас подъеду к тебе. Не отправляйся в Фэйрвью без меня.
Попрощавшись, я повесил трубку и направился к «Джерри». Папа так схватил десятку, словно это уже были двадцать порций бурбона, но ничего не смог добавить к сказанному ранее по телефону, кроме адреса того места, где остановился Трехглазый. Я покинул Папу и отправился в отель «Мэнор» – великолепное место для житья за доллар в сутки с туалетом в конце коридора.
Я припарковался за углом, вошел в здание и проследовал мимо заросшего бакенбардами старикашки-дежурного, дремавшего на рахитичном стуле. Интересно, подумал я, Трехглазый специально не сказал мне о займе, который сделал Пупелл, или забыл об этом факте? Может быть, Трехглазый узнал об этом уже после того, как я дал ему сотенную, которую он немедленно начал тратить в «Коко»? Тратить на выпивку, развязывающую язык. Я надеялся, что он сейчас дома и трезв.
Трехглазый ютился в двадцать седьмом номере, этажом выше. Номер размещался где-то в середине унылого темного коридора, где воняло гнилью и чем-то похуже. Я постучал, но не получил ответа. После звука ударов костяшек пальцев о деревянную дверь тишина в здании казалась еще более глухой. Весь отель, чудилось, вымер, лишь отдельные звуки с улицы достигали моего слуха.
Я направился было назад к дежурному, но передумал и решил вернуться к двери. Ручка повернулась, и дверь открылась. Очевидно, Трехглазый не затруднял себя возней с запорами. Видимо, он не столь нервничал и опасался за себя, как хотел показать. Я начал открывать дверь шире, она что-то толкнула с легким стуком. После стука послышался другой странный звук, происхождение которого я затруднялся вначале определить.