— Шаг меняй, Чечé!
Шаг меняй, Чечé!
Шаг меняй, Чечé!
Чёрная Томаса поднимает локти,
и сплетает пальцы обнажённых рук,
и кладёт на них эбеновый затылок,
и тогда партнёр, как выстрелом, сражён.
Чёрная Томаса опускает плечи,
и её бесстыдно приоткрытой грудью
ослеплён внезапно Че Энкарнасьон.
Чаки, чаки, чаки, чараки!
Чаки, чаки, чаки, чараки!
Разъярённый негр бросается на приступ,
стискивая в пальцах шёлковый платок;
он платком коснётся чёртовой Томасы,
он прорвёт напором вражеский заслон!
Но она опять бросает: «Не получишь!»
И, теряя голос в исступлённом вое,
пламенем взмывает Че Энкарнасьон.
Словно ветром сдуло чёрную Томасу,
и опять партнёр позорно побеждён,
и опять партнёр идёт за нею вслед,
и опять, услышав яростное «нет!»,
опускает руки Че Энкарнасьон.
Мама, ты слышишь маримбу и бонго?
Мабимба, мабомба, мабомба и бомбо!
Палочки вонзаются
в усталый барабан:
маки, чаки, чаки, чараки!
Струны на гитаре яростно дрожат,
и гремят мараки.
Мягко на колени падает Томаса,
и лежат покорно руки с двух сторон…
Только запах сельвы,
только запах пота,
только запах дома,
только запах дыма,
только два кокоса с двух высоких крон,
а на них рисунок, выведенный мелом:
наверху — две точки,
а внизу — тире;
и ещё два тела, брошенных на землю,
жаркое дыханье и зеркальный пот.
Палочки вонзаются
в усталый барабан:
чаки, чаки, чаки, чараки!
Струны на гитаре яростно дрожат,
и гремят мараки.
В пароксизме румбы мечутся танцоры,
и летит к чертям разбитый барабан:
пики-тики-пан! Пики-тики-пан!
Пики-тики-пан! Пики-тики-пан!
И летит на землю чёрная Томаса,
и летит на землю Че Энкарнасьон.
И на этом месте умирает румба…
Пики-тики-пан!
Пики-тики-пан! Ком-пон-тон!..
Пум!.. Пум!..
Луис Палес Матос
УВЕСЕЛЕНИЯ
Английский флаг над портом взвился:
«Открыть дома терпимости!»
За ним французский появился:
«Бродяг из баров вымести!»
Флаг янки:
«Эй, рому, негр, поближе, антильянки!»
Ром, проститутки, битые бутыли…
Так развлекаются великие державы
в моей Антилии.
АНТИЛИЯ-МУЛАТКА
Я сейчас погружаюсь, мулатка,
в море, что вокруг тебя простёрто,
в море с медленной паточной волною,
знойной бухтой и сахарным портом,
в море, на котором позолотой
утомлённые лучи уснули,
берега которого — снующий,
неумолкающий улей.
Я сейчас борозжу, мулатка,
море островов твоих зелёных.
Набираются сил в твоих изгибах,
развиваясь и свиваясь, циклоны;
и в ночи твоих глаз мой кораблик
заплутался, их тьмой заворожённый.
О моя мулатка! О, мгновенье
пробуждения на Антилах!
Взрывается буйство твоих красок
алой музыкой радости в жилах.
Ананас, табак, лимон — отовсюду
знойных запахов злые москиты
облепляют и жалят; их жужжанье
в нервах сладостной истомой разлито.
Ты, мулатка, — всё это море,
ты — земля моя родная островная,
ты — симфония плодов, чьи аккорды
ревут, твои чащобы наполняя.
Вот с грудным молоком каймито,
гуанабана в юбчонке зелёной,
ананас, плодов твоих владыка,
увенчанный гордой короной.
О мулатка, всё, чем ты богата,
всё, что в сельве твоей созрело,
предлагаешь ты мне в ясных бухтах
полированного солнцем тела.
В корабли, что сгружают туристов,
контрабандой светловолосой,
отовсюду нацелены тяжёлой
артиллерией бананы и кокосы.
Сколько раз на скакуне урагана
ты Валькирией смуглой пролетала
и неслась, вонзая шпоры молний,
с песней тропиков в зелёную Валгаллу.
Ты — свободной любви забвенье,
когда в мире лишь небо да деревья.
Буйство сил своих мои обе расы
сопрягают у тебя во чреве.
Ромовый петух, кипящий сахар,
страсти пламенная лавина,
аромат сандала и мирры
обволок твою сердцевину.
Точно в «Песне Песней», солнце смотрит
на тебя, и оттого ты смуглолица:
у тебя под языком мед и млеко,
а в зрачках у тебя бальзам струится.
Точно столп Давидов твоя шея,
о лилия долин, цветок Сарона;
твои груди — близнецы-оленята,
о Суламифь, о песня Соломона!
Куба, Санто-Доминго, Пуэрто-Рико,
край мой чувственный, нежноликий.
О горячие ромы Ямайки,
о свирепые смеси Мартиники!
Ночь Гаити, что, как настойка,
от бессонных барабанов забродила.
Доминика, Тортола, Гваделупа —
острова мои, мои Антилы.
Вы плывёте Карибским морем,
подобно зелёному флоту,
мечтая, страдая и противясь
вымиранью, циклопам и гнёту;
по ночам неслышно умирая,
вы опять воскресаете к восходу,
потому что ты, моя мулатка,
песней тропиков пророчишь свободу.
ТАНЕЦ НЕГРОВ
Калабó и бамбук,
бамбук и калабо.
Малый барабан говорит: тук-тук-тук,
а большой барабан: бом! бом!
Это солнце медное над Томбукту,
это танец негров из Фернандо-По.
Поросёнок чавкает в грязи: хрум-хрум-
хрум,
квочка раскудахталась: ко-ко-ко.
Калабо и бамбук,
бамбук и калабо.
Флейты обрушивают яростное: у…
Кожа барабана изнемогает: о…
Яростными звуками всех согнал сюда,
негритянский танец мариянда.
Негритянка, ритмами пронизанная вся,
движется враскачку, будто грязь меся.
Калабо и бамбук,
бамбук и калабо.
Малый барабан говорит: тук-тук-тук,
а большой барабан: бом! бом!
Земли, покрасневшие в адскую жару:
Конго, Мартиника, Гаити, Камерун,
пьяные Антилы, тянущие ром,
лавою покрытые острова —
их несёт стремглав
тех же ритмов гром.
Калабо и бамбук,
бамбук и калабо.
Это солнце медное над Томбукту,
Это танец негров из Фернандо-По.
Душу африканца жжёт огнем, когда
вспыхивает яростная мариянда.
Калабо и бамбук,
бамбук и калабо.
Малый барабан говорит: тук-тук-тук,
а большой барабан: бом! бом!
ЕЁ НЕГРИТЯНСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО
Антильской улицей раскалённой
идёт Тембандумба из Кимбамбы.—
Ритмы румбы, ритмы кандомбе и бамбулы.
Ряды чернолицых справа и слева,
а между ними идёт королева,
идёт королева румбы и самбы.
Идёт с улыбкой, идёт враскачку,
качаясь, свита её изнывает,