На берегу соорудили палатки, укрепив запасные паруса на кольях из стволов молодых деревьев. Потом на свет извлекли котлы и жестяные тарелки, захваченные на корабельных камбузах, после чего несколько человек с мушкетами на плече отправились в лес охотиться на диких свиней. Не прошло и часа, как оттуда донеслась пара выстрелов. Через несколько минут охотники возвратились, держа на плечах шест с привязанной к нему свиньей весом более двухсот фунтов. Ее мяса вполне должно было хватить, чтобы накормить около сотни человек, устроивших лагерь на морском берегу.
Ближе к вечеру Морган подозвал двоих матросов и приказал им расчистить место на опушке леса, на некотором удалении от палаток, стоящих вдоль изогнувшегося дугой берега бухты. Подготовив площадку, они принялись сооружать хижину с четырьмя стенами и островерхой крышей из шестов, покрытых длинными и тяжелыми пальмовыми листьями.
— Посмотрите ваше новое жилище, мадемуазель Лафарг, — объявил Морган, когда матросы закончили работу.
До сих пор он даже не намекал, что хижина предназначается для нее, и Фелиситэ не осмеливалась на это надеяться. Наградив его исполненным сердитой благодарности взглядом, она направилась к открытой двери и вошла в нее.
Хижина была не слишком велика: менее четырех шагов Фелиситэ в одну сторону и три шага в другую. В такой тесноте могло хватить места лишь для небольшого стола и стула, если поставить их у входа, да для соломенного тюфяка, которой можно положить в дальнем углу. Однако это жилище показалось ей уединенным и потому уютным; в нем пахло свежей, недавно срезанной зеленью. Через раскрытую дверь сюда проникало слабое дуновение ветерка, а над головой тихо шелестели листья пальм, чьи кроны слились в единый купол. За стеной начинались густые заросли колючих кустов бугенвилля, чьи цветы с тонкими, словно бумага, лепестками нависали над крышей ярко-алым ковром.
В дверном проеме возникла тень. Наклонив голову, в хижину вошел Морган, держа в обеих руках какой-то предмет. Поставив на земляной пол небольшой стол, он обернулся и бросил у стены нечто вроде пары покрывал с завернутой в них одеждой. Фелиситэ не успела ни о чем спросить, как следом за Морганом вошел матрос с двумя стульями и фонарем, а потом — еще один, с целым набором кухонной утвари и тарелок. Сложив эти пожитки на пол, они удалились, получив от Моргана разрешение отправляться куда угодно.
— Похоже, — проговорила Фелиситэ, оглядевшись по сторонам, — ты позаботился обо всем.
— Я старался.
— Мне хватило бы палатки из паруса, как и всем остальным. Не нужно было затевать эту стройку для меня одной.
— Это не только для тебя, — тут же пояснил Морган. Фелиситэ обернулась, пристально посмотрев на него.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что буду жить здесь с тобой.
— Конечно, как же я сразу не догадалась? — сказала она, слабо улыбнувшись. — Мой охранник должен постоянно находиться рядом.
— Да.
— Это очень хорошо, что ты предупредил меня заранее, а то я могла бы постелить только один тюфяк!
— Тут я дал маху, — согласился Морган, посмотрев в глаза девушки пристальным долгим взглядом. Затем он повернулся и, выйдя из хижины, зашагал прочь.
Фелиситэ развела костер, и пока дрова прогорали, превращаясь в угли, на которых она собиралась зажарить переднюю ногу свиньи, доставшуюся им с Морганом, попробовала навести в хижине хотя бы подобие порядка. Она расставила стол и стулья, нашла большую корзину для кухонных принадлежностей и укрепила на стенах несколько крючков, чтобы вешать на них одежду. Покончив с этим, она задумалась над тем, как лучше устроить постели.
Выход был только один: установить стол на песчаном полу в центре хижины и, расстелив с обеих сторон покрывала, положить на них тюфяки, так чтобы они не соприкасались. При этом ей в голову закралась мысль, что Морган, возможно, рассчитывал, что она положит их рядом, однако такое предположение тут же показалось ей нелепым. Он не будет действовать столь изощренно. Если бы ему захотелось восстановить между ними близость, он бы заявил об этом напрямую.
Но что, если она ошибалась? Однажды он воспользовался ее привязанностью к отцу, чтобы заставить изображать показное расположение к испанцам; расположение, которое могло бы стать потом искренним, если бы обстоятельства сложились по-другому.
Нет, ей не следует думать о таких вещах. Фелиситэ вдруг сделалось смешно. Морган Мак-Кормак ничего не хочет от нее. Возможно, время от времени в нем просыпается что-то похожее на желание, однако ему ничего не стоит справиться с этим без особых усилий, что вполне можно объяснить лишь ненормальностью положения, в котором они оказались, и отсутствием возможности общения с другими женщинами. Какое ей в конце концов дело до того, что он испытывает беспокойство, находясь с ней рядом? Бог с ним. Она должна радоваться тому, что он чувствует себя как бы не в своей тарелке. Он это заслужил, так ведь?
Заметив, что руки ее вдруг сделались непослушными, Фелиситэ расстелила покрывала рядом с задней стенкой хижины. Расправив их и разгладив складки, она дала себе слово больше не думать об этом.
К возвращению Моргана хижина пропиталась ароматом жареной свинины, фонарь отбрасывал в темноту длинные лучи света, а на столе стояли две тарелки, лежали два кинжала и кисть мелких коричневых бананов. Фелиситэ сидела неподалеку от входа, устроившись на стволе пальмы, поваленной давним ураганом, и любовалась темным морем, прислушиваясь к шороху прибоя. Увидев в полумраке силуэт Моргана, она поднялась и направилась в хижину, прежде чем он туда вошел.
Нарезав свинину, она разложила ее в тарелки, поставив одну из них перед Морганом. Это занятие вдруг неожиданно напомнило ей о домашней обстановке. Влажная темнота за стенами хижины, свежесть и приятный запах пищи абсолютно не сочетались с шумной пьяной гулянкой, которую устроили пираты на песчаном берегу неподалеку отсюда. Расстеленные вдоль стены покрывала манили к себе, или это только казалось ей, судя по тому, как часто Морган устремлял на них взгляд зеленых глаз. Рядом с ним Фелиситэ не могла избавиться от ощущения, что мужчина заполняет собою всю хижину, вытеснив из нее все другие предметы.