Я не могу оторвать от нее взгляд. Смотрю, как морщится ее нос, а ноги тащатся в их собственном небольшом танце. Ее глаза загораются, и появляется искренняя улыбка.
– Ну? – задаю вопрос на миллион долларов.
– Да. – Ее глаза излучают счастье, полны слез, ее голос не громче шепота. Я протягиваю ей последнюю розу, поднимаю ее, кружу и кричу от восторга. Замечаю бабушку, наблюдающую за всем у дверей, она смогла стать свидетелем этому, так как мои родители тайком провели ее после того, как здесь оказалась Эмма. Ее заболевание малоизученное, время и темпы развития, ее разум и поведение могут измениться в одно мгновение. Она точно так же напугана, как и ее семья. Не зная, будет ли она здесь, чтобы увидеть, как Эм выходит замуж, и, если так и будет, запомнит ли она это. Эти вопросы и сомнения мучают ее ежедневно; она страдает молча, чтобы быть уверенной, что ее семья в порядке, пока она может о ней заботиться. Это несправедливо - все это, но будучи способен дать им обеим этот момент, это воспоминание, чтобы лелеять его как можно дольше, это всего лишь малая часть того, что я могу сделать. Что я хочу сделать.
Напряжение рассеялось, накал снизился, и, как только я отпускаю мою девушку, она попадает в объятия бабушки.
– Спасибо, - изрекает старая шутница. Я дал ей что-то, что она будет хранить в памяти, что-то свежее, и она будет помнить это так долго, как сможет. Понятно, что однажды это воспоминание покинет ее. Черт, кто мы такие – может быть стерто из ее памяти, но я знаю, что сердцем она всегда будет помнить нас. Это самый большой страх Эммы – быть неузнанной женщиной, в которой она видит так много от себя. Потерять значительную свою часть приведет к тому, что она станет невидима для всех нас, и я буду стараться изо всех сил, чтобы она это преодолела, справилась с этим, и я создам столько запоминающихся моментов, сколько смогу.
Через три недели я подарю ей самый лучший вечер в ее жизни и момент, в котором живет ее бабушка.
– Завтра пойдем по магазинам. – Фэб в восторге.
Люк стонет, понимая, что его банковский счет понесет потери, Эмма лучезарно улыбается, а бабушка вытирает те досадные слезы, в которых она не признается. Как только бабушка зевает, Эмма тут же хочет вернуться домой, чтобы та отдохнула.
– Дитя, я старая. Так бывает. Мы утомляемся, но это не значит, что на этом заканчивается день. У меня еще есть, что законсервировать и заморозить, у тебя же свидание с этим молодым пареньком на несколько часов, и у меня с твоей мамой есть свои планы. – Она подталкивает Эмс ко мне.
– Что мне делать? – спрашивает Люк, чувствуя себя покинутым.
– Не путаться под ногами, – отвечает бабушка, пока тащит Фэб из студии. – О, и захвати список, который я оставила на столе Фэб.
– Мальчик на побегушках. Я понижен до ее шестерки, – его бурчание грозит вызвать смех у Эммы, но у нее достаточно такта сдержаться, пока он не уйдет.
– Спасибо за сегодняшний день. – Она тянется ко мне, и я поднимаю ее, чтобы быть лицом к лицу.
– В любое время.
– Я разочарована кое в чем.
– В чем?
– Я не видела твоих движений, Кью-Би.
– Я жду выпускной. Хорошего помаленьку.
– Я потребую у тебя сдержать это обещание.
– Пока ты в моих объятиях, ты можешь требовать у меня, что угодно.
– Я люблю тебя.
– Я люблю тебя. – Я захватил ее рот прежде, чем похитить ее на пару часов и побыть наедине, избежав внешних влияний, драмы и вмешательства.
Так-то лучше.
Одни. Только мы вдвоем.
Две половинки становятся одним целым.
Пазл превращается в целую картину.
Мы.
Новости о бабушке и моей всесторонней преданности Эмме отсрочили вопросы моих родителей по поводу подписания контракта, но я понимаю, как только я войду, мое увиливание подойдет к концу. Они оба сидят в кабинете, наблюдая, как я с опаской приближаюсь.
– Садись, сын. – Бретт кивает на сиденье напротив их единого фронта.
– Значит, Южная Джорджия, - высказывается Джеймс. Он знает ответ, поэтому фраза звучит не как вопрос, а больше, как сомнительное утверждение. Киваю, позволяя ему продолжить, так как очевидно, что он не закончил. – Ты не думал, что следовало ввести нас в курс дела? Последний раз, когда мы разговаривали, ты мечтал об Университете Джорджии, а сейчас из новостей мы узнаем, что ты подписал контракт с другим университетом.
– Я совершеннолетний. – Не знаю, почему я даю такой ответ, но это мое оправдание. Мое «дежурное» объяснение. Я взрослый, больше не их забота.
– Нам хорошо известно, сколько тебе лет. Мы отмечали каждый твой день рождения с тех пор, как тебе исполнилось три. Думаю, мы заслуживаем немного больше, чем это.
– Я не знаю, чего вы хотите.
– Правду, - Бретт вздыхает, тогда как голос Джеймса предупреждает нас, что он близок к потере самообладания. Не то чтобы он никогда не злился на меня, но уверен, не настолько сильно.
– Они предложили мне полную стипендию. – Я пожимаю плечами, стараясь казаться безразличным и понимая, что уклоняюсь от правды.
– Ты связал себя обязательствами на четыре года с университетом, который не был твоим первоначальным выбором из-за стипендии? Невероятно. – Бретт кипит от злости. – Ты не нуждаешься в стипендии, Уильям. Мы планировали и копили на этот случай. Об этом уже позаботились. Мы можем себе позволить дать тебе образование.
Я это знаю. Это тот же самый аргумент, который приводила мне Эмма. – Тебе не нужно было этого делать. Это твои деньги. – Именно эту часть бремени я и имею в виду. Я не их, не важно, что я испытываю к ним любовь, глубочайшее уважение за то, что дали мне дом, обеспечивали меня, любили меня… после стольких лет я не могу забыть, что был брошенным, нежеланным. Мы никогда не обсуждали усыновление, даже при том, что оно очевидно и никогда не скрывалось, но я хочу знать, почему я? Что во мне было особенного, что они захотели меня?
– Мы твои родители, черт возьми. Все, что мы делаем, это ради тебя. Почему ты не можешь этого понять? Почему не Университет Джорджии?
Мои глаза сужаются, кулаки сжимаются, и сердце колотится, как сумасшедшее. Почему они не могут оставить это в покое? – Потому что после игры за звание чемпиона я участвовал в драке. Тренер из Джорджии стал ее свидетелем и сказал мне, что в его команде нет для меня места. – Точно так же, как не было для меня места в жизни моей мамы, и точно так же, как для меня нет больше места в этой жизни. Безопасность каждого зависит от того, правильно ли я разыграю свою карту.
– Что произошло? – проявляется разумный голос Бретта. – Ты не из тех, кто теряет контроль над собой.
– Не имеет значения, что произошло. Я все проебал, и это моя кара.
– Следи за языком, - отчитывает Джеймс. – Ошибки случаются, но почему ты не рассказал нам? Мы могли бы помочь.
– Нет. Не могли бы. – Я защищал их, в чем не раскаиваюсь, но мне бы хотелось сделать другой выбор, который привел к этому моменту. Другой университет, честность, как только начались подколы и пересуды. Все эти годы у меня в голове была одна мысль, вернуть моим родителям то, что они дали мне… безопасность и надежность. Они не обязаны были усыновлять меня, не обязаны были давать мне идеальную, как старый ситком, жизнь, они не обязаны были поддерживать меня. Они сделали выбор, и поэтому все эти годы я предпочитал закрывать глаза на фанатиков, подвергающих нападкам их выбор и меня. Я никогда не хотел, чтобы они почувствовали стыд из-за неприятия, который я испытывал все эти годы. Даже когда они демонстрировали мне безоговорочную любовь и поддержку, у меня были друзья, и почти весь город смотрел на меня с презрением и отвращением, напоминая мне, что я не являюсь своим, так как я чужак, иностранец и ребенок гомосексуалистов. Подобное малодушие заставляет меня радоваться моему отъезду, хотя большая часть моего ада последует за мной в университет.
– Мы гордимся тобой, и, если футбол для тебя так важен, мы поддержим тебя. Просто я надеялся, что ты будешь в часе езды отсюда, а не в пяти.