– В четырех, - я с ухмылкой поправляю Джеймса.
– Ага, с ветерком. Думаю, у тебя будут деньги на штрафы за превышение скорости.
– Что ты имеешь в виду?
– Деньги на университет – твои, Уильям. Раз ты хочешь потратить их, но поскольку у тебя полная стипендия, ты не должен беспокоиться. Отложи их, позволь Бретту и Люку помочь тебе инвестировать их. Мы будем давать тебе на карманные расходы, пока ты там. Мы всего лишь хотим, чтобы ты сосредоточился на учебе и на игре.
Я киваю и встаю, шагая в их распростертые объятия, чувствуя себя грязным, так как обнимаю их, осознавая, что не заслуживаю их поддержки после каждого грубого слова, за которые я не заступался, после каждого ехидного упоминания, которые я оставил не оспоренным. Мне одновременно стыдно и радостно. Они выбрали меня и продолжают делать этот выбор, который я не понимаю, и я снова и снова чувствую, что подвожу их.
– Мы так гордимся тобой. – Они оба шепчут сентиментальные слова, и мне кажется, что я никогда больше не заставлю их гордиться, если они узнают настоящую причину, почему я выбрал этот университет. Они бы почувствовали отвращение из-за пути, по которому я пошел, а это шанс, которым я не могу рисковать. Они не могут узнать правду.
Глава 13
Вот и выпускной вечер, и мне хочется пережить каждый традиционный момент, поэтому я потащила Холли через три города от нашего, чтобы купить презервативы. Она единственная, с кем я поделилась своими планами, и с ее стороны не было никакого осуждения. Ей известно, что мы – это надолго. Для того, чтобы уговорить моих родителей, особенно папу, разрешить мне провести ночь вне дома, потребовалось больше хитрости, чем я могла проявить. Пришла бабушка и прочитала ему нотацию, напоминая, что это Уильям, и что мы с Уильямом провели вместе много ночей. Конечно, это было до того, как мы стали парой, но она не позволила этому аргументу как-то повлиять на ее сына. Она проживала это мгновение со мной и напомнила ему данный факт. Она не пользовалась своей болезнью, чтобы вызвать чувство вины, а просто констатировала факт. Каждый день без приступов был подарком.
Вот так прошли последние месяцы. Были хорошие дни, без приступов или сбоев в ее памяти, и вдруг ни с того ни с сего мог появиться непонимающий взгляд. Она погружалась в свой собственный маленький мир, вместе с нами прогуливаясь по закоулкам памяти, но мы понятия не имели, какой именно момент она проживала. Она признавала нас, но не сразу. Я не была Эммой, ее внучкой, а была близкой подругой, с которой она могла предаваться воспоминаниям о прошлом, которого я не понимала. Несмотря на это я могла улыбаться, притворяясь, что я там присутствовала, и столь же быстро, как приступ начинался, так же быстро он проходил. В другое время приступ мог тянуться часами, иногда даже целый день. Буквально сегодня утром она смотрела канал о недвижимости и рассказывала нам, что ее ждет зачет, к которому нужно подготовиться, как только она закончит смотреть, и вновь заявляя мне, что она занималась уже несколько часов. Она могла уйти в свой «пузырь», куда никто из нас не мог проникнуть, и тогда переключения происходили быстро, словно удар хлыстом. После ее зачета, ей нужно было вернуться домой и приготовить ужин дедушке, и никто из нас не смог сказать ей, что он ее не ждет. В плохие дни ее глаза были не такими яркими. Они были пустыми и тусклыми, и это меня убивало. Я подумываю отказаться идти на выпускной вечер. Пока она заснула на диване, я нежусь в ванне, стараясь не зацикливаться на несправедливости всего этого, но это трудно.
Хорошие люди должны быть избавлены от всякого дерьма. В мире много никчемных людей, которые вредят, причиняют боль и унижают людей только лишь из собственного интереса. Все венерические заболевания и напасти должны приберегаться для них. Бабушка укорила бы меня, сказав, что я им не судья. Она напомнила бы мне о сострадании, но мой счетчик пофигизма сломан, и с каждым прошедшим днем я наблюдаю, как она все больше превращается в тень прежней себя.
Поход по магазинам в поисках платья был потрясающим. Мама была в восторге, а бабушка была собой. Ее остроумие, ее поведение… все было гармонично в тот день. Я остановилась на лиловом платье, никому не сказав причину. Это цвет ленты осведомленности о болезни Альцгеймера, и вовсе не связан с тем, что мне хотелось взять с собой частичку бабушки.
Комплект нижнего белья, который я купила, был цвета лаванды, с завязывающимися на бедрах ленточками. Я поклялась, что вечер будет воспоминанием, которое я никогда не захочу потерять, поэтому уважала каждый выбор, словно это был мой собственный. Сейчас я думаю все отменить, поэтому могу валяться дома, наблюдая, как моя опора теряет силы у меня на глазах.
Стук в дверь заставляет меня проглотить литр воды из ванны, открыв рот от испуга.
– Эмма, дорогая, становится поздно, а нам еще надо сделать тебе макияж и прическу. Тот красивый молодой человек будет здесь, чтобы сопроводить тебя, и ты не можешь выглядеть как мокрая крыса. – Я улыбаюсь сквозь слезы, так как голос моей бабушки раздается громко и ясно. Молча благодарю небеса и вылезаю из ванны.
– Иду, бабушка. – Слышу ее недовольный вздох, что я дотянула до последнего. Вытираюсь, закутываюсь в халат и тащусь в свою комнату, где мама и бабушка вытаскивают всевозможную косметику и штуковины для волос из косметички, которую мама использует для чрезвычайных ситуаций на танцевальных выступлениях. Прикусываю язык и позволяю им играть в переодевание, главным образом, потому что не знаю, будет ли у меня когда-нибудь снова такой опыт с бабушкой, и мне хочется дать маме ее момент. Она годами хотела это сделать для танцевальных выступлений, но ее мечта умерла в ту же секунду, когда я споткнулась в балетном классе. Я позволю ей начесать, подстричь, покрасить и все, что ей еще захочется сделать с моими волосами.
– Где клатч, что мы купили? – спрашивает мама, обыскивая мою комнату, чтобы в него положить мой блеск для губ.
– Просто положи его на кровать, я уберу, - заикаюсь я, зная, что припрятала в нем презервативы.
– Сиди, если только не хочешь выглядеть, как клоун с кудрявыми волосами, в свой важный вечер.
– Эмма, просто скажи мне, где он, и я соберу его, пока бабушка заканчивает.
Мою голову обжигает от шлепка, только что свершившегося.
– Дитя, скажи, где твоя чертова сумочка и сиди смирно. – Я сижу молча, надеясь, что ситуация разрешится сама по себе. Не разрешается. Моя мама-детектив обнаруживает ее спрятанной в комоде. Мои щеки вспыхивают, и я не могу взглянуть на нее в зеркало, услышав ее резкий вдох, как только она открывает ее. Блин, мне никогда не разрешат выйти из дома.
– Эмма Николс. – ее голос бодрый, и мои глаза тут же устремляются вверх.
– Что там, Фэб? Ты добьешься, что я из-за тебя проткну ей голову заколкой, если она еще раз так дернется.
Я едва-едва качаю головой, не желая, чтобы мама обсуждала это с бабушкой.
– Мне известно, что ты не сходишь с ума из-за презервативов, которые она купила. – Моя челюсть падает, горло пересыхает, и от стыда мне хочется спрятаться под кровать.
– Мам, - начинает она. – Как ты догадалась?
– Я видела их в пакете, когда она их принесла. Не понимаю, почему аптеки используют прозрачные пакеты. Довольно сложно скрыть покупки, когда они у всех на виду.
– Убейте меня сейчас же…- шепчу я.
– Эмма, ты уверена?
Я пожимаю плечами, глядя на маму. В себе-то я уверена, но не знаю, что чувствует Уильям.
– Я люблю его.
– Знаю, что любишь. И знаю, что он любит тебя, но тебе только шестнадцать.
– Почти семнадцать.
– Мне всего лишь не хочется, чтобы ты о чем-то пожалела.
Моя бабушка пронзает ее взглядом. – Что твоя мама хочет сказать – это мы доверяем тебе и мы рады, что ты взяла на себя ответственность за свой выбор. Это вполне мог бы быть тест на беременность, как у Фэб.