– Честным. Малышка, для тебя это наказание. Не потому что ты не любишь ее, а потому что, наоборот, ты слишком сильно ее любишь. Ты в смятении, навещая ее, никогда не зная, что повлечет за собой этот визит. Твои эмоции словно флюгер. Ты делаешь больше, чем делает кто-либо другой. Тебе кажется, что это твоя обязанность, но я знаю тебя… это не так. Может, находиться там для тебя становится рутиной, но ты не плюешь на это. Тебя убивает отъезд в университет. Конечно, может быть, тебе будет легче не видеть ее ежедневно, но это по-прежнему будет разрывать тебя изнутри. Ты – человек, и ты не идеальна. Мы все приспосабливались к этой ситуации, так же, как и она, и такое отношение не является правильным или неправильным. Нет карты наших жизней для данного этапа, мы ведем себя наилучшим способом из всех возможных. Ты сделала все абсолютно правильно.
– Она написала прекратить тосковать по ней. Жить своей жизнью.
– И?
– Как я могу? Каждый шаг без нее – это серьезный удар. На каждом важном этапе моей жизни она была в первых рядах.
– Иногда необходимо корректировать наши мечты. Адаптировать их под ту реальность, с которой сталкиваемся.
– Реальность – отстой.
Он смеется. – Иногда так и есть. Ты должна отпустить эту ситуацию, Эмс. Ты можешь быть рядом с ней, и сохранять память о ней, находясь далеко от нее, - Уилл целует меня в макушку и прикладывает руку к моему сердцу. – Ты должна поехать в университет, познать жизнь, хватит преодолевать ее. Ныряй глубоко и покоряй волны. Ей бы хотелось именно этого.
– Она так и написала. – Я смеюсь, из-за грубой шутки, а не из-за того, что мне сейчас весело.
– Она – крутая леди.
– Самая лучшая.
– И ты такая же.
– Я буду стараться. – И я буду. Буду стараться ради нее. Ради него. Но прежде всего ради себя, потому что не хочу ее подвести.
– Это все, что мы можем сделать.
– Черт, посмотри на себя, ведешь себя, как умник.
– Выпускник университета, малышка. – Он выпячивает свою грудь, чтобы потешить меня.
– Тааак, не будь слишком самодовольным, вундеркинд, сейчас я тоже студентка.
– Ага, и после этого лета мы на равных условиях. Подумать только, я вкалывал два года, а моя девушка, только что выпустившаяся, на том же курсе, что и я? Суперотличница.
– Ну, когда у этой девушки парень был далеко от дома, все те предметы с углубленной программой выглядели привлекательно.
– А я до сих пор не определился со специальностью. – Он опускает свою голову. В его голосе явно слышатся смущение, отчаяние и стыд.
– Знаю. – Тупиковая ситуация, которую ни один из нас не решается начать обсуждать. Он должен разобраться с этим вопросом самостоятельно.
– Подумываю об основах бизнеса.
– Это разумно, если ты не представляешь, чего тебе хочется. – Мой голос успокаивающий.
– Я знаю, чего хочу.
– И я поддерживаю тебя. Но вспомни о том, что ты говорил о необходимости корректировать свои мечты? Я всего лишь хочу, чтобы твой ум воплотился.
– Это все, что у меня есть. Единственный компромисс, который могу предложить. Мне не хочется ссориться.
– Мы не ссоримся. Получи бизнес-образование. После игры в профессиональной лиге, если тебе захочется чего-то другого, у тебя будет выбор. Ничто не вечно под луной.
– За исключением нас.
– За исключением нас. – Я сокращаю расстояние между нашими губами и целую его так, будто он мой спасательный круг. В это мгновение так и есть. Моя привязь к берегу. Моя константа в этом безумии между нами.
Я останавливаюсь перед спа-салоном. Моя нервозность нарастает, беспокойство расползается по всему телу, душа меня. Я закрываю глаза и выдыхаю.
– Открой дверь, малышка. – Низкий голос Уилла находит отклик в глубине души, давая мне финальный рывок сделать это.
Этим утром я проснулась, переполненная волнением и с улыбкой, растянувшей мои щеки. На минуту я забылась. Неопределенность, что принесет сегодняшний день, сокрушила меня. Какой она будет? Кем буду я для нее? Я была благодарна за такую возможность, но в то же время нервничала. Не хотелось переутомлять ее, но мне нужен был этот день.
Мне был нужен он ради меня.
Мне был нужен он, чтобы вызывать его в памяти.
Мне был нужен он, чтобы хранить его при себе, когда я поеду в университет.
Я нуждалась в подтверждении того, на что я надеялась. Я слишком давила на себя и на нее, гадая, был ли сегодняшний день днем, когда, так или иначе, ее диагноз сотрется, и мой страх перед жизнью без бабушки уйдет.
Я – жадная, веду себя, словно вся жизнь, полная любви и уроков, сведется к одному дню, но я вишу на волоске. Настоящее подавляет прошлое; прошлое, в котором была моя бабушка, а настоящее – это то, где она находится в своем теле, но не в своем уме.
– Я могу сделать это, - шепчу я.
– Ты можешь. Не важно, что случится сегодня. Это еще одно воспоминание, которое ты можешь сохранить здесь, – он стучит по моей голове. – Может, оно будет отличаться от того, каким ты его представляешь, но помни, нужно подстраиваться под реальность. Как будто это экстренный выпуск. – Его слова разумны. Поступки благородны. Его любовь исцеляющая.
Бабушка и ее сиделка ждут в отдельной комнате, из колонок раздается успокаивающая музыка – своевременная ароматерапия… бабушка спокойна. Она улыбается, расслаблена и, смею сказать, в предвкушении. Она болтает со своей сиделкой и прерывается, заметив меня.
– Это моя подруга. Она пришла отпраздновать мой день рождения. – Это не день ее рождения, и я – ее внучка, черт побери, а не подруга.
– Привет, бабушка. Привет, Аделаида. – Я позволяю улыбке прицепиться к моему лицу так, как религиозный фанатик цепляется за крест. Так, будто это спасет меня. Поддержит меня, когда я захочу свалиться на пол. – Готова, чтобы тебя побаловали?
Бабушка кивает и ерзает в своем кресле, взволнованная, словно ребенок, попавший в парк аттракционов. Входит координатор и ведет нас в раздевалку, объясняя, что делать, и какие процедуры нам проведут. Они смогли организовать так, чтобы все проходило в одной комнате, таким образом бабушке не нужно будет перемещаться, и можно свести к минимуму ее замешательство. Мы начнем с ухода за лицом и педикюра, а закончим массажем.
Все проходит гладко, без перерывов на всякую чепуху или болтовню. Бабушка рассказывает мне, что она готовила (она не готовила), в какие поездки собирается (она не собиралась), и как дедушке понравится этот оттенок красного, который она выбрала под цвет своих туфлей (ему бы понравилось). Во время массажа она становится взвинченной, и мое внимание сосредотачивается на ее движениях. Не могу расслабиться. Она начинает шлепать массажистку по рукам, перекатываясь с одного бока на другой, избегая ее прикосновений. К ней подходит Аделаида и старается успокоить. Я приподнимаюсь, туго закручиваю полотенце и иду к ней. Бабушка садится прямо и готовится слезть со стола.
Я дотягиваюсь до ее руки и веду переодеться. Открываю дверь в раздевалку и застываю. – Эмма, не думаю, что тебе нужно это делать снова. Мне не нравится, что ты позволяешь чужим людям прикасаться к себе. – Я поворачиваю голову и теперь могу видеть ее лицо. Эмма. Она только что обратилась ко мне по имени. Ее глаза ясные, сощуренные от беспокойства, она прочищает горло, привлекая мое внимание к своему рту. Он двигается.
– Что?
– Я сказала, что не надо меня заставлять рассказывать об этом твоему папе. Ему бы не понравилось, что ты была голая в присутствии тех людей. Обещай мне, что ты сюда не вернешься. – Открываю свой рот и не могу произнести ни слова. Я моргаю, избавляясь от влажности, скапливающейся в глазах. – Эмма, успокойся. Сегодня я была рядом, но просто не уверена, что такое допустимо. Я проголодалась, пойдем. – Я позволяю Аделаиде увести бабушку и помочь ей одеться; я стою, как вкопанная, на том месте, где срослось мое сердце. Образовавшаяся трещина затянулась, делая его вновь целым.