Продан.
Куплен.
Оплачен.
Я был для них товаром, а не человеком. Не ребенком, которого они хотели. Меня не искали, я был выброшен за ненадобностью, меня просто сбыли с рук. За деньги я превратился в коммерческую сделку.
– Уилл, - ее мягкий голос отзывается в моем сердце.
– Уходи, Эмс. Сейчас я не могу разговаривать.
– Я знаю.
– Как чертовски прекрасно. Кто еще знает? – У меня внутри бурлит слишком много злости.
– Мои родители знали, это они мне рассказали. Твои родители расстроены, они не хотели причинить тебе боль, рассказав правду.
– Правда делает тебя свободным.
– Это несправедливо. Ты дал им объясниться или вышел из себя?
– Не надо стоять здесь и читать мне нотацию, не твой мир только что взорвался. Я позволил тебе горевать, как тебе хотелось, может быть, ты могла бы оказать мне такую же любезность.
Она делает шаг назад. – Тебе нет нужды горевать. Твои родители дома, ждут тебя, чтобы объясниться, они не умерли.
– Да. Они живы. Родители, которые прививали мне моральные принципы, не обладая ими. Они заплатили за меня деньги. Я ничем не лучше дешевой уличной шлюхи. – Она задыхается, но я продолжаю. – Ты просто не могла держать свой нос подальше от этого. Ты лезешь и лезешь не в свое дело, восстанавливая справедливость в поисках истины. Ты добилась своего, гордишься собой? Ты все разрушила. – Я не смотрю на нее, но слышу ее всхлипывания, и от этого чувствую себя ужасно.
– Я закрою на это глаза, потому что ты зол, а я – самая легкая мишень. Но, Уильям Джейкобс, вытащи свою голову из задницы. Ты спросил, почему они так поступили? Ты поинтересовался, насколько несправедливы законы? О дискриминации по причине того, кого любишь? Это еще не вся история, и тебе необходимо ее услышать. – Я игнорирую ее.
Моя мама бросила меня в той чертовой дыре, мои папы купили меня, я опять возвращаюсь к самому началу, без понятия, где или как я вписываюсь в этот мир, это место, которое они мне предоставили.
– Ты собираешься поговорить со мной? – Представляю, как она чертовски зла.
– Нет. – Я злее. Она может практиковать свою терапию и речи на других. – Для той, кто делит все на черное и белое, как получилось, что ты не рассматриваешь это как символ безнравственности? Неправомерности? Пи**ец, насколько это сомнительно?
Теперь ее очередь хранить молчание. Подумай об этом, Эмма Николс. Она всегда говорила мне, что я должен делать, кого защищать; однако, вот она стоит здесь, защищая деяние, которое незаконно. Я качаю головой и иду мимо нее, во второй раз меньше, чем за час, оставляя стоять одну. Я превращаюсь в того, кем клялся никогда не быть для нее… отсутствующим.
Вместо того, чтобы пойти домой и поговорить с родителями, вместо того, чтобы сесть в свой грузовик и вернуться в кампус или отель, пока не остыну… я совершаю звонок, который превращает мою жизнь в ад.
Глава 29
Мне казалось, что мы освободились от ничтожеств, годами сеявших хаос; что они остались в нашем прошлом. Видеть, как они останавливаются около его дома после нашей самой серьезной ссоры, и наблюдать, как он забирается к ним в пикап, от этого мне становится плохо. Я спешу к двери и стараюсь остановить катастрофу, которой все это закончится. Перехватываю Уилла как раз, когда он закрывает дверцу.
– Что ты делаешь?
– Собираюсь прокатиться с друзьями. – Своим тоном он явно демонстрирует свое презрение ко мне. Ехидный, снисходительный, от которого внутри меня разливается паника.
– Вот эти – твои друзья?
– Как видно, Эмма все такая же сучка. Ты не вытрахал это из нее? – Сет злобно пялится на меня с водительской стороны. Когда Уильям не останавливает эти оскорбления, я отступаю назад, словно от удара. Он пользуется моментом, чтобы захлопнуть дверцу, при этом отказываясь даже встретиться со мной взглядом.
– Ты пожалеешь об этом. Не натвори глупостей, – я говорю достаточно громко, чтобы он мог услышать меня через стекло.
– Глупостей? Мне кажется, что последние четыре года приравняли меня к этой категории. – Он не смотрит на меня, произнося слова, врезающиеся в меня.
Четыре года наших отношений.
Четыре года нашей любви и наших объятий.
Четыре года, уничтоженные в одно мгновение.
Видя, как мой любимый мальчик все рушит, я замираю на подъездной дорожке. Оцепеневаю, не обращаю внимания на происходящее. Бретт заводит меня в гостиную, мама утешает Джеймса.
– Эмма, детка, дыши. Что не так?
– Это не к добру. – Неприятное ощущение в моем животе кинжалами стреляет в конечности.
– Он остынет. Для него все произошедшее стало шоком. – Я качаю головой. Они не понимают.
– Он уехал с ними, он сказал мне, что я была ошибкой. – Я опускаюсь в кресло и пристально смотрю на маму. Ее замешательство и беспокойство борются с моей сердечной болью.
– Уверена, он выпускает пар. – Мама пытается найти логичное объяснение в сложившейся ситуации.
– Но не с ними же. Они опасны. – Опускаю голову. – Они издевались над ним, говорили такое, что невозможно даже повторить. Он пожалеет об этом. – Бретт вскакивает и начинает ходить взад-вперед.
– Что ты имеешь в виду, Эмма?
Я не могу повторить оскорбления. Не могу сделать ему больно. – Это было ужасно. Им не нравятся люди, отличающиеся от них. Ходили слухи, что они применяли силу к людям, чтобы добиться своего. Уильям провел последние три года, избегая их, поэтому прошлым летом Блейк и приезжал сюда… отвлекать на себя внимание.
– Черт. Он выше этого. Он не натворит никаких глупостей. – Джеймс повторяет снова и снова, но не в состоянии убедить нас.
Мы сидим в тишине, в ожидании неизбежного. Мой телефон издает пронзительную мелодию, и я отвечаю прежде, чем она перестанет звучать.
– Эмма?
Отнимаю телефон от уха и смотрю на номер звонившего. – Блейк?
– Да, это я. Что случилось?
– Не могу сказать. Уилл съехал с катушек.
– Поэтому и звоню. Он звонил мне, и его слова были невнятными, путанными. Он не мог рассказать ничего связного. Что-то говорил о железнодорожных путях, и что его жизнь кончена.
Я хватаюсь за живот. – О Боже.
– Эмма, он плакал. Я тут схожу с ума. Мне нужно приехать к вам?
– Да. Не знаю, что произойдет, но просто приезжай. – Я отключаюсь. – Он у железнодорожных путей. Блейк сказал, что звучал он плохо. – Бретт хватает ключи, и я иду за ним по пятам.
– Бретт, позволь мне поехать. Твой темперамент может быть таким же взрывным, как и у него. – Джеймс забирает у него ключи, и я следую за ним в машину.
– Эмма, оставайся здесь! – Кричит от двери мама.
– Нет. – Я поеду с ее согласия или без него. Это перепутье, и мне хочется, чтобы он выбрал свой путь из всех ныне возможных вариантов. Я проскальзываю в машину, и мы едем в тишине. Подрулив к железнодорожным путям, я не вижу Уилла. Все остальные здесь и видеть нас не рады.
Я выпрыгиваю, но Джеймс хватает меня за запястье. – Оставайся здесь. – Он сканирует толпу глазами; мы обратили на себя внимание. К переду машины подходят Брайан и Сет, ухмыляющиеся и пьяные.
Джеймс привстает из машины. – Вы знаете, где мой сын? – Отдаю ему должное. От их угрожающих взглядов мне хочется исчезнуть, съежиться на сиденье, а он сохраняет самообладание.
– Сет, разве это не мило? Гомик пришел искать маленького иммигранта, которого купил. Я думал, рабство отменено.
Поднимаю голову, пристально смотря на них, и открываю дверь со своей стороны. – Оставайся внутри, Эмма. – Голос Джеймса контролируемый и спокойный.
– Ага, Эмма. Оставайся там. Мы только начали. – Из заднего кармана Брайан достает металлический стержень, и я сдерживаю крик. Необходимо отвлечь внимание, дать Джеймсу сесть в машину, чтобы мы смогли уехать.
Я игнорирую предупреждения и встаю. – Где он?
– Уехал. Он вывалил целую историю и заявил, что уезжает. Отчаливает из города, он со всем покончил. Со своей стипендией, футболом и вами, – насмехается Сет. – Я не против, чтобы он избавился от вас, но не от футбола. Нам остался один год, и у нас впереди чемпионат. Это рушит к чертям все мои планы перейти в профессионалы. Я сказал ему об этом. Но славный паренек Уилли не захотел меня слушать. Мы предупреждали его, что может произойти, ему было все равно. Нам улыбнулась удача, когда подъехали любимый папочка и шлюшка. – Он мерзок. В нем есть что-то нехорошее, что пугает меня.