Мы всегда мечтали более интенсивно заняться практикой, когда наши дети вырастут и уедут от нас. И когда всё стало складываться удачно, мы поселились на земле, откуда открывался вид на заснеженные вершины гор, а в радиусе шестидесяти миль от нас не было ни души. Ночное небо было изумительным, как и наше сознание, оно – его совершенное отражение: кажется, что оно неподвижно, и при этом постоянно меняется, мы не знаем, кто создал его, но восхищаемся его сиянием. А в лесном ручье – тысячи сияющих искр и игра света. Сотни оттенков зелени. Открытое небо юго-запада – синее, как Кришна, просторное, как ум непостижимого Будды. Повсюду нас окружали искусные порождения Творения. Нас окружала такая естественная и совершенная красота, что в сравнении с нею Музей современного искусства, который мы не так давно посещали, – место, излюбленное мной в прежние времена, когда я жил в Нью-Йорке, – казался лавкой старьёвщика или чьей-то мастерской. Висевшие на стенах картины были, скорее, поделками, чем творениями. Их не сравнить с трёхсотлетними жёлтыми соснами и саламандрой, что внезапно появляется на поверхности пруда, разрушая отражение Нарцисса. Сидя у ручья, созерцая горы, что возвышались прямо за нашим домом, мы стали понимать, что слова, которые часто любят цитировать – «Будда – это синее небо и зелёная трава», – отнюдь не метафора. То, что мы называем «горой» или именуем «сознанием», – единый поток, единый процесс развития, отличающийся только плотностью проявления, а «природа» и то, что мы видим как «Будду», – не что иное, как проявления единой таковости. Сущностную природу горы и неба мы переживаем так же, как и собственную сущностную природу.
Когда, оказавшись в тишине и уединении, мы только начали обдумывать этот эксперимент, мы ассоциировали с ним различные романтические стереотипы вроде «медитативного ретрита». Однако вскоре, когда наше внимание стало более ясным, а сердце – открытым, мы поняли, что этот процесс выходит за рамки «духовной практики» – и в реальности весьма сильно отличается от известных нам вещей и видов деятельности; это было погружение в переживание своей чистой сути – самого качества бытия. И всех его «горестных обличий». Это была не только активная медитативная практика, но и практика отношений. Решимость присутствовать каждый день. А также при случае осознавать своё отсутствие. Радоваться «единению душ», когда удаётся одновременно присутствовать на одном и том же уровне. Мы дали слово стремиться к пробуждению от долгого сна, полного забвения и эгоистической удовлетворённости, предательской по отношению к себе. Мы решили избавиться от неуклюжих судорог страха в старом уме. Поначалу мы соприкасались с тайной, а затем – внутри тайны; здесь и сейчас исследовали ум, тело и дух, выходя за пределы страхов и рационального мышления. Не покладая рук, мы трудились в своей «лаборатории», немало удивляясь, когда в момент спокойного молчания и в коротком взгляде, полном благодатного чувства связи и сияния Возлюбленного, без усилий возникали состояния, которые, по нашим представлениям, являются плодами продолжительной медитации. Хотя в эти годы нам приходилось прерывать медитативную практику по причине болезни или других факторов, судя по всему, это не оказало негативного влияния на сам процесс. Мы переживали продолжительные периоды ясности и осознанности – которые отличались такой силой, динамикой и глубиной, каких мы не достигли за десятилетия нашей формальной практики. Через нас йога отношений искала свой путь.
Когда наша практика превратилась в простое присутствие в бытии, необыкновенными стали даже обыденные вещи. Осознавая последний вдох перед засыпанием и первый вдох при пробуждении, мы стали исследовать осознанные сновидения и по-разному экспериментировать над изучением снов. Один из моментов нашей практики, – когда мы, не меняя положения, в котором проснулись, медитировали на состояния сна и бодрствования, – длился от двадцати минут до четырёх часов. Самые привычные переживания стали для нас загадочными. К примеру, мы исследовали желание, связанное с отношением организма к пище, а также изучали связь пищи с процессом жизни. Как-то мы выполняли практику «одной тарелки» – иными словами, в течение нескольких месяцев съедали лишь по одной тарелке в день. В ходе другого эксперимента мы на протяжении нескольких месяцев ели каждый день одно и то же блюдо. Мы внимательно наблюдали за процессом принятия пищи. Мы помнили, что пища и тот, кто ест – священны. Иногда во время сна мы словно спускались в пещеру мудрецов. И во время еды переживали каждый миг, словно впервые.