Он расхаживал по коридору. Либо так, либо он поднимется по лестнице, постарается размозжить голову Шоку до тех пор, пока тот не сможет пошевелиться, и возьмет Анку на руки, чтобы дать ей все, что ей нужно. Секс? Любовь? Черт побери, он бы целый год возил ее по магазинам, если бы это было то, что ей нужно, чтобы избавиться от этой загадочной болезни.
Шли минуты. Время от времени в воздухе все еще раздавались крики, прерываемые редкими всхлипываниями. Каждый из них звучал еще более жалко, чем предыдущий. Черт, он больше не мог этого выносить.
Попросив Айса снова наполнить его бокал, он сделал вид, что прошел мимо Кейдена, а затем бросился вверх по лестнице. Его брат был совсем рядом, но Лукан быстро нашел дверь, за которой была Анка, следуя за ее криками.
Он ворвался в спальню и обнаружил Шока без куртки. Его кожаные штаны были наполовину распахнуты. Он прижал запястья Анны к матрасу. Брэм сжал ее лодыжки. Между ними Анка билась и выла, ее лицо было искажено маской боли. Милли стояла над ней, проверяя остекленевшие глаза, трогая ее кожу, пытаясь погладить и успокоить во время осмотра.
Оттолкнув Брэма в сторону, он сам схватил Анку за лодыжки. Она открыла глаза и пристально посмотрела на него.
- Лукан...
- Я здесь, любовь моя.
Она захныкала, пытаясь свернуться в клубок. Звук был таким жалким, что разорвал Лукана.
- Скажи мне, как ей помочь, - умолял он Милли.
Пожилая женщина колебалась.
- Я не знаю наверняка, но видела такие заклинания. - Она покачала головой, но конструкция в форме пучка, которая выглядела так, словно весила почти столько же, сколько она сама, не сдвинулась с места. - Но в данном случае другая ведьма обрушила это на нее, а затем оставила ее одну... О, боже.
- Что это такое?
- Я думаю, это одно из заклинаний плодородия. Они довольно опасны и требуют большого количества энергии. Они были запрещены многие века. Ведьмы, использующие их, уже умерли.
Умерли? Его сердце бешено заколотилось, стуча в ушах. Он не собирался терять Анку, особенно после того, как она снова оказалась в его объятиях.
- А что мы можем сделать? Что бы это ни было, я сделаю это.
- Боюсь, все не так просто. Заклинание плодородия - это то, что сначала действует на человека как афродизиак. Обычно она выбирает первого мужчину, которого принимает ее тело, и требует повторного обмена сексуальной энергией. Обычно через несколько дней заклинание ослабевает. Заклинание автоматически заставляет ее отталкивать всех волшебников, у кого есть пары. Их запах гнилостен, прикосновения болезненны.
Что во многом объясняло поведение Анки. Он быстро перевел взгляд на Брэма:
- Отойди. Сейчас же.
Волшебник попятился назад.
- Уходи. Я займусь остальными и посмотрю, что еще мы можем узнать об этом заклинании. Я пошлю Айса на разведку к Морганне. Или баньши.
С этими словами Брэм ушел.
Анка тут же немного успокоилась, теперь ее тело лишь изредка подергивалось. Лукан сел на кровать у ее ног и принялся успокаивающе массировать лодыжки и голени.
- С тобой все будет в порядке, любовь моя.
Затем он снова сосредоточился на Милли:
- Что еще?
- Как я уже сказала, она обычно берет первого волшебника, которого примет ее тело. Однако есть одно исключение. Если истинная пара ведьмы находится поблизости, я боюсь, что она будет отвергать всех остальных, пока он не придет, чтобы...э-э ... служить ей.
Маленькая ведьма поморщилась.
- Что? - рявкнул Шок.
- Она получит своего истинного супруга только в том случае, если он будет рядом. - Она попыталась улыбнуться, глядя на них обоих: - То, как она реагирует на вас обоих... я думаю, она немного растеряна. Она может принять любого из вас.
Вряд ли это было новостью. Шок зарычал от этой мысли.
- Хорошая новость в том, что с тех пор, как Брэм покинул комнату, она значительно успокоилась, - заметила Милли бодрым голосом.
К счастью, это было правдой. Дыхание Анки выровнялось. Она больше не плакала, не кричала и не вела себя так, словно боль разрывала ее на части. Для пробы Лукан отпустил ее лодыжки. Шок сделал то же самое с ее запястьями. Анка беспокойно переминалась, закрыв глаза, выгибаясь в приглашении и раздвигая ноги. Ее тело искало любовника.
- Убирайся к чертовой матери! - зарычал на него Шок.
- Почему ты считаешь себя ее истинной парой? - бросил Лукан вызов.
«Я должен им стать. Ни один мужчина никогда не полюбит ее так, как я. Я не очень хорошо это показал после того, как ее похитили. Но меня там не было. Клянусь Богом, я собираюсь быть здесь ради нее сейчас — и каждый последующий день».
- Она пришла ко мне после пыток Матиаса, и я спас ее. Я защищал ее. Я жил с ней. Я ждал ее больше ста лет. Ты... - Шок усмехнулся. - Ты просто облажался, потерял чертов рассудок, а потом отступил, чтобы зализать раны, как побитая собака.
Правда жалила его, и он с удовольствием ударил бы током в стену, но Анка нуждалась в одном из них сейчас. Он загородил собой другого волшебника и обратился к Милли:
- Как мы можем знать, кто ее истинная пара, если она сама не может решить?
- Она может. С тех пор как я видела это заклинание, прошли сотни лет, но я помню, что если какой-нибудь мужчина попытается прикоснуться к ней после того, как это сделает ее истинная пара, он будет категорически отвергнут.
- Ты назвала это заклинанием плодородия. Значит ли это, что мужчина, которого она принимает?..
- Станет отцом ребенка, которого она, вероятно, зачнет? Да. Конечно, это не всегда срабатывает. Зависит от силы человека, произносящего заклинание.
Раз уж Морганна наложила его, оно должно быть чертовски мощным. Скорее всего, если Анка примет его сейчас, он снова станет не только ее любовником, но и парой. И отцом ребенка, которого они, вероятно, зачнут.
- Отлично. Спасибо, Милли. Будет слишком опасно для Анки, если мы попросим тебя покинуть нас?
Старшая ведьма покачала головой;
- Честно говоря, я больше ничего не могу для нее сделать. Я подозреваю, что только один из вас двоих может помочь. Удачи.
Дверь открылась и закрылась. Глоток воздуха и света прошли в комнату, обдувая лицо Анки. Она вскрикнула, это было лишь тихое хныканье, которое он едва расслышал. Царапины, которые она нанесла себе ранее, почти зажили, но она явно все еще испытывала боль. А ее соски впивались в майку - знак того, что ее отчаянное тело все еще нуждалось во внимании.
Но кого?
Лукан судорожно сглотнул. План, всплывший в его голове, был рассчитанным риском, но он также мог устранить Шока из жизни Анки и помочь остаться с ней навсегда. Все зависело от Анки.
- Отлично. Если она примет тебя сейчас, Шок, я уступлю. Я уйду, оставлю ее в покое и никогда больше не буду пытаться вернуть обратно.
- Очень вовремя. Выметайся.
- У тебя есть с ней десять минут. Если ты не сможешь доказать, что ты ее истинная пара, ты оставишь ее мне и никогда не попытаешься вернуть обратно.
Шок резко повернул голову.
- Ты думаешь, что можешь мне указывать?
- Может быть, ты предпочитаешь, чтобы я пошел первым? Я совсем не возражаю.
- Черт, нет!
Лукан пожал плечами, пытаясь скрыть тревогу, что, возможно, совершает самую большую ошибку в своей жизни.
- Похоже, это наш единственный выбор. Выбирай, и давай продолжим помогать Анке.
Шок опустил голову, глядя на женщину, за спасение которой они оба отдали бы жизнь. Лукан мог сказать много ужасных вещей об этом придурке, но он должен был признать, что Шок всегда очень заботился об Анке.
Неуклюже поднявшись на ноги, Шок расправил плечи и посмотрел в сторону окна. Ставни были опущены. Между окном и его вездесущими солнцезащитными очками Шок не должен был видеть ни черта. Но он долго смотрел на него, как будто деревянные панели, закрывающие полуденное солнце, могли дать какие-то ответы.
- Убирайся к чертовой матери.
Лукан улыбнулся Шоку, изображая уверенность, которой не чувствовал.
- Здорово. Наслаждайся. Я не сомневаюсь, что увижу тебя через десять минут.
Глава 11
Лукан вышел из спальни. Дрожа, он закрыл глаза и прислонился к стене. Оставить Анку на сомнительно нежную милость Шока когда-то было самой чертовски трудной вещью, которую он когда-либо делал. Во второй раз, зная, что Анка может принять его, как свою истинную пару, навсегда, было гораздо труднее. Какое его единственное утешение сейчас? Анка и сила любви, которую они разделяли больше века. Траур по его паре был глубоким, потому что она была для него всем. Если бы он когда-нибудь дал ей повод усомниться в этом, он бы вечно ругал себя. Как бы то ни было, он испытывал огромное чувство вины за то, что не был там, когда Матиас похитил ее. И за то, что не понимал ее потребностей до того, как их клятва была жестоко нарушена.