Черт побери, его слова были прекрасны, но неверны. Он не понимал этого, потому что не обладал тем знанием, с которым она жила каждый день. Она отказывалась обременять его... или рисковать из-за осуждения, которое боялась увидеть в его глазах.
- То, что ты сказал, очень романтично, но слишком просто. Есть так много вещей... моя семья была недостаточно хороша для твоей.
Он нахмурился:
- Для меня это никогда не имело значения, и мои родители полюбили тебя.
- Но они, как и все остальные, удивлялись, почему ты выбрал меня своей парой.
- Потому что я люблю тебя, и что бы ты там себе ни вообразила, их мнение для меня не имеет ни малейшего значения. Почему они так важны для тебя? И какое это имеет отношение к Матиасу? Ты хватаешься за соломинку, пытаясь разлучить нас.
Сердце Анки замерло от его проницательности. Конечно, она хваталась за соломинку. Как еще она могла держать его на расстоянии вытянутой руки, не признавшись, что более ста лет не упоминала о том, что родилась баньши? Или ужасные вещи, которые она сделала со своим "даром"? Рассказать и отпустить его было бы самым гуманным поступком. К сожалению, она была слишком труслива, чтобы рисковать его ужасом и осуждением.
- Я вижу, как у тебя голова идет кругом. Матиас изнасиловал тебя, я знаю. Я видел, что он ужасно издевался над тобой. Как ты можешь хоть на мгновение думать, что это твоя вина?
Да, это было еще одно черное пятно на ее душе.
- Я умоляла его, - всхлипнула она, - о большем. Всегда о большем.
- Террифоз, любовь моя. Он заставил жаждать этого. Ты знаешь.
Как бы то ни было, правда причиняла адскую боль.
- Когда я закрываю глаза ночью, я слышу свою жалкую мольбу к этому чудовищу! Это преследует меня, снова и снова проигрывается в голове.
- Так вот почему ты попросил Шока доминировать над тобой? Чтобы заменить прикосновения Матиаса чем-то другим?
Черт побери, ему обязательно говорить об этом. В конце концов ее потребности станут еще одной трещиной между ними. Она не могла представить себе, как Лукан швыряет ее на кровать, заставляя лежать лицом вниз, а сам шлепает ее по красному заду хлыстом, иногда до синяков. Его сострадательному сердцу было больно причинить кому-нибудь боль. И она все прекрасно поняла. Отвращение к себе разъедало ее из-за собственных желаний.
- Не совсем. - Она сделала все возможное, чтобы быть честной: - После того как я осталась с Шоком, я заперла в себе всю свою боль и страдание. Я отказалась от еды и комфорта. И пока я была последовательна, я отказывалась от энергии. Он заставил меня принять ее и нашел множество способов заставить меня выпустить свои эмоции, чтобы я могла справиться.
- Ты хотела умереть?
Он казался ошеломленным, его вопрос прозвучал почти обвинением. Но разве он не видел?
- Конечно, хотела. Я потеряла все. И когда мои воспоминания вернулись…
Она попыталась закрыть лицо руками, но Лукан схватил ее и прижал к матрасу.
- Что бы это ни было, мы встретим это вместе. Не надо прятаться. Я здесь ради тебя.
Анка попыталась высвободить руки, но Лукан не сдвинулся с места.
- Отпусти меня! Ты бы так не сказал, если бы я тебе все рассказала.
- Так расскажи мне все, каждую грязную проблему, с которой, как ты думаешь, я не смогу справиться. Матиас заставил тебя умолять его трахнуть тебя. Он выпорол и использовал тебя. А с чем еще, по-твоему, я не могу справиться?
- Он заставил меня убивать!
Она швырнула в него эти яростные слова. Затем прикусила губу, чтобы не выдать оставшуюся часть ужасной правды. Если бы у нее был характер или она могла бы набраться храбрости, она бы рассказала Лукану все — и отпустила его раз и навсегда.
Но даже в этом она потерпела неудачу. Ей не хватало ни храбрости, ни воли, чтобы разлучить их навсегда. За это она ненавидела себя еще больше.
- Убитвать кого?
Его голос стал мягким, как будто он наконец понял всю серьезность происходящего.
- Не знаю. Я почти ничего не помню. Я заблокировала эту ночь. Но Матиас телепортировал меня в чей-то дом и вынудил...
Она покачала головой.
- Все они мертвы. Волшебники, ведьмы... дети.
Ужас отразился на его лице. Анка не могла смотреть. Она отвернулась, закрыв глаза, и новые слезы потекли по ее щекам.
- Я совершила нечто мерзкое и отвратительное, чего никогда не смогу вернуть! Я украла чужие жизни. - Она судорожно вздохнула с сожалением: - И вряд ли имеет значение, была ли я вынуждена убивать или что в обычных обстоятельствах я никогда не приложила бы руку к их смерти. Уже ничего не вернуть назад. Меня преследуют крики малышей, оплакивающих родителей, которые лежат мертвыми...
Их уши кровоточат от ее песни баньши. Но она все еще продолжала плакать, потому что последствия остановки были слишком ужасны, чтобы думать о них. Так что кошмары о маленьких детях, отчаянно закрывающих свои собственные уши, когда ищут укрытие, только чтобы упасть, крича и корчась, пока она не споет им, чтобы они уснули навсегда, продолжали преследовать ее. Она избавит Лукана от этой боли.
А теперь он мог посадить своего ребенка ее утробу. Нет! О Боже, нет. Она не имела права быть матерью после того, что сделала, или посылать невинного ребенка на охоту и ненависть за свою кровь.
Анка оттолкнула его от себя, отчаянно выбираясь из постели. Схватив одежду, она начала распутывать ее, пытаясь сделать это, даже когда лихорадочная потребность от заклинания Морганны снова овладела ею, наполняя и сжимая ее соски, пульсируя в промежности. Даже ее губы ныли от желания поцелуями стереть хмурое выражение с лица Лукана, пока он не захотел только войти в ее тело и снова заняться с ней любовью.
Невозможно. Она никогда больше не даст ему возможности посадить семя в ее утробе.
Лукан сел, схватил ее за запястья и притянул к себе на колени.
- Перестань, Анка. Прекрати! Ты не можешь убежать от того, что случилось. Это трагедия. Ты - нежная душа, и я могу только представить, как глубоко это ранило тебя. Но я не люблю тебя меньше за то, что ты вынуждена причинять боль другим. Я люблю тебя еще больше за то, что ты терпишь. Не позволяй Матиасу победить.
Неужели Лукан окончательно сошел с ума? Она встретила его пристальный взгляд, разинув рот. Затем закрыла его. Он предположил, что Матиас наложил на нее какое-то ужасное заклятие, чтобы заставить ее убивать других, что она выбрала эту судьбу не по своей воле. Альтернатива была просто немыслима.
- Ты можешь думать, что все еще любишь меня, и это доказывает, какой ты щедрый, добрый человек, но я больше не могу выносить себя, Лукан. Я ненавижу смотреть в зеркало. Я ненавижу то, во что превратилась. Ты не можешь спасти меня или стать моим героем. Ты не можешь убедить меня, что я ни в чем не виновата. Ты не можешь убедить меня, что мое "доброе сердце" освобождает меня от всех моих проступков. Но ты можешь отпустить меня и поверить, когда я говорю, что тебе будет гораздо лучше без меня.
Глава 12
Анка отшатнулась от кровати, с жалким смирением наблюдая, как Лукан тихо дремлет. Когда он проснется, то будет в ярости от того, что она ударила его легким сонным заклинанием. Это продолжится не более пятнадцати минут. Он проснется свежим и бодрым. И очень злым.
Она сглотнула и уставилась на него. «Ты уже приняла решение!» Она могла бы стоять здесь и обдумывать все причины, по которым пришла к такому выводу, или же она могла перестать сомневаться в себе и сделать то, что нужно сделать. Время оправдываться и полагаться на других прошло. Если она хочет восстать из собственного пепла, то должна начать возрождаться прямо сейчас.
Без страха. Не надо полагаться на других. Никаких колебаний. Без жалости.
Переодевшись, она подошла к Лукану и нежно поцеловала его в губы, наслаждаясь долгим мгновением. Скорее всего, у нее никогда больше не будет такой возможности, возможно, она никогда не будет так близко к нему. Не сочтет ли он ее предстоящие действия предательством? Неужели она создаст между ними такую пропасть, которую невозможно будет преодолеть?
Скорее всего, да. Как бы это ни было больно, для него это будет лучше.
Как только она надела одежду, вещи сразу же натерли тело. Ее чувствительная кожа запротестовала, но она заставила себя выскочить из спальни и побежать к лестнице.
- И куда ты собралась?
Анка резко повернула голову и обнаружила Брэма в кресле с откидной спинкой, стоящем на двух ножках и прислоненном к стене. Он поднял бровь и бросил на нее пронзительный взгляд.