- Лукан...
Она положила дрожащую руку ему на грудь, прямо на сердце, и будь он проклят, если его плоть не горела от желания еще раз прикоснуться к ней.
- Я боялась сказать тебе об этом, потому что тогда ты поймешь, насколько я недостойна тебя. Твоя семья имеет гораздо большее значение, твой дядя в Совете. Я боялась, что если ты узнаешь, то...
- Что? Отвергну тебя? Оставлю? Брошу тебя ради дочери какого-то члена Совета, которая могла бы добавить еще больше значения к фамильному имени?
Когда она попыталась отвернуться, всхлипывая, он встряхнул ее, как будто это могло заставить ее понять, насколько глубоко было это предательство.
- Черт побери, ведьма! Неужели ты никогда не верила в мою любовь? Я никогда не отвергну тебя из-за твоего происхождения, в отличие от тех тупых, параноидальных идиотов среди волшебников, которые боятся самого вида баньши.
- Извини.
Ее голос был тихим.
- Извини? И это все?
Он скрестил руки на груди:
- Больше ста лет я с каждым ударом сердца верил, что ты можешь рассчитывать на мою любовь. Я рассчитывал на твою. Но ты ведь мне совсем не доверяешь, правда? Не настолько, чтобы открыть мне свой секрет, не настолько, чтобы поверить, что я буду защищать тебя от Матиаса, не настолько, чтобы любить тебя, несмотря ни на что. То, что ты так мало веришь в меня как в свою пару, должно быть, сделало твое решение жить с Шоком намного легче. - Он горько поморщился. - Все это время я поклонялся тебе. Ты просто хотела сохранить свою маленькую тайну.
- Это неправда. Я любила...
- Ты не любила меня! Нет, если считаешь меня настолько мелочным, что я разорвал бы нашу связь из-за крови, с которой ты родилась.
- Я не знала, что д-думать.
Еще больше слез было у нее на лице, и он старался не обращать на них внимания.
- Я чувствовала себя такой неполноценной, такой недостойной. Я-я не могла дать тебе больше причин сожалеть о том, что принял меня как свою пару.
- Я никогда этого не сделал бы, Анка. До этого момента - нет.
Ее лицо вытянулось, она выглядела потрясенной. Он почти хотел взять свои слова обратно. Почти, но он этого не сделал.
- Лукан...
Она потянулась к нему с мольбой на лице.
- Нет! - взревел он, отступая назад. - Почему ты вообще хочешь прикоснуться ко мне, когда ясно, что тебе всегда не хватало уважения или уверенности в том, что я достойная пара? Ты видела мою привилегированность и решила, что я пустой болван? Это было то, во что ты верила? - недоверчивое рычание вырвалось из глубины его груди. - Ты полагала, что я никогда не полюблю тебя по-настоящему, если не поверю, что ты мне ровня?
- Дело не в этом. Я хотела быть твоей самой настоящей любовью, а не самым глубоким сожалением. Я никогда не хотела тебе говорить, потому что... тогда ты бы понял, что я недостаточно хороша для тебя. Ты всегда прикасался ко мне так нежно, был вежлив до крайности, советовал, что надеть, как говорить, с кем дружить. Я всегда знала, что ты пытаешься представить меня в лучшем свете для других, чтобы у тебя не было причин жаловаться, что воззвал ко мне, поэтому я не могла представить, что скажу тебе, что я баньши.
Лукан отшатнулся назад.
- Ты думала, что я руководствуюсь только внешностью? Что мне не наплевать на то, что думают другие? Это было для тебя. Половину времени ты казалась потерянной, испуганной. Я пытался помочь тебе найти свой путь. Я был... - он провел рукой по волосам. - Я был полным дураком.
- Ты не пытался сделать из меня то, что хотел?
- Черт возьми, нет, ведьма! Временами я скучал по той девушке, которую встретил, по той, что была искрой и огнем. Ее место заняла скромная, вежливая незнакомка. Я думал, тебе нужен нежный волшебник, который будет относиться к тебе с почтительным обожанием. Иногда я стискивал зубы, потому что все, что я действительно хотел сделать, это прижать тебя к стенке и трахать в течение следующих недель.
Ее пухлые красные губы сложились в букву "О". Даже когда он боролся с желанием пробить дыру в стене, Лукану до боли хотелось накрыть ее красивый рот своим и опустошить его.
- Я-я не знала.
- Очевидно, я и сам был в неведении относительно многих вещей.
Он сжал кулак, чувствуя, как в нем закипает гнев. Давление росло до тех пор, пока он не испугался, что сейчас взорвется и скажет что-то такое, что не сможет взять назад, сделает то, о чем будет вечно сожалеть.
- Черт побери! Я не могу остаться.
Он резко развернулся и направился к двери. Тонкие пальцы Анки обвились вокруг его руки. Желание вспыхнуло глубоко внутри. Ее прикосновение опалило его до глубины души.
- Отпусти.
- Пожалуйста... не уходи! Это мой худший страх, который сбылся. Вот почему я никогда не говорила тебе об этом.
Ее лицо исказилось от горя, и ее боль разрывала ему сердце. Отгородиться от нее - значит убить, но если она так мало верит в него, то что же у них есть, кроме запятнанного прошлого и будущего малыша? Он был слишком зол, чтобы говорить сейчас. Слишком ошеломлен, слишком обижен, слишком разъярен.
- Отпусти.
Она отдернула руку, отшатнувшись из-за выражения его лица. Затем ее собственный гнев, казалось, взял верх. Она сжала кулаки и вызывающе посмотрела на него:
- Ты сказал, что тебе все равно, что я баньши, и вот ты выходишь за дверь, как только я призналась.
- Мне плевать, что ты баньши. Меня волнует, что ты солгала. Меня волнует, что ты не доверяешь мне. Я ненавижу себя за то, что теперь мне приходится сомневаться, была ли наша жизнь хорошей только для меня.
Анка ахнула, ее глаза вспыхнули от ярости.
- Нет, каждый день был мечтой, ставшей явью. Я так сильно тебя любила. Я даже разбила сердце другу детства и заставила его вынести сто лет страданий, потому что мне не терпелось стать твоей парой. Каждый день я не могла дождаться, когда проснусь и увижу твою улыбку. Каждую ночь я мечтала быть ведьмой в твоих объятиях, чувствовать твое прикосновение. Я часто щипала себя, наполовину уверенная, что моя радость не может быть настоящей. Никогда не думай, что я тебя не любила! Или что я тебе не доверяю. Не смей принимать мою неуверенность и мои тщетные желания, что я могла быть идеальной для тебя, и бросать их мне в лицо!
Какая-то его часть хотела наброситься на нее и заставить понять его гнев. Другая половина... черт побери, эта первобытная часть хотела только одного - сбросить тонкий халатик с ее расшитых бисером сосков, прижать ее к стене и напомнить, кому она принадлежит.
Но даже если бы он это сделал, отсутствие доверия все равно осталось, расширяя пропасть между ними.
- Анка, если бы ты полностью доверяла мне, то не колебалась бы ни секунды и сказала мне об этом. Я бы узнал правду еще несколько десятилетий назад. Если бы ты действительно верила, что это не имеет для меня никакого значения, то никогда бы не скрыла этого от меня. - Он покачал головой, и внутри у него все оборвалось. Весь его гребаный мир снова разваливался на части. - Без доверия у нас ничего нет.
Черт возьми, он не мог смотреть на нее сейчас, цвета ее подписи искрились с его Зовом и его малышом, и любовью... только для того, чтобы обнаружить, что, возможно, он совсем ее не знает.
Он вырвал свою руку из ее хватки и отвернулся.
Анка обежала вокруг него и встала между ним и дверью с умоляющим выражением лица. Боль почти разорвала его на части.
- Я люблю тебя. Я доверяю тебе свою жизнь, свое сердце, свою защиту. Я клянусь.
Все внутри него содрогнулось. Его кулаки сжались. Его внутренности сжались, как будто его ударили ножом. Как чертовски сильно он хотел ей верить...
- Слова даются легко, Анка. Они ничего не значат.
- Я докажу. Скажи мне, как это сделать, и я сделаю. У меня больше нет секретов, мне нечего скрывать. Мне больше нечего обнажить. Я отдала тебе все, клянусь.
Но она ошибалась. Она не была нага. Она ведь не все ему отдала. Этот халат прикрывал ее. Он не был внутри нее. Но как бы сильно он ни желал ее, что докажет то, что он снова затащит ее в постель? Она будет приветствовать его. Ее острые соски доказывали это. И черт возьми, он чувствовал запах ее киски. Сочная, спелая плоть будет пухлой и нуждающейся, ожидая только его. Нельзя отрицать, как сильно он хотел ее снова. Она была зависимостью, болезнью, от которой не было лекарства.
Трахая ее сейчас, он ничего не докажет, но это заставит его чувствовать себя чертовски хорошо - пока он не вспомнит, что между ними не осталось никакого доверия.
Голос Митчелла Торпа звенел у него в голове. Те часы, когда они говорили о доверии и контроле, и о насущной необходимости для них в любом виде обмена властью. И когда в голове Лукана промелькнула мысль, он улыбнулся.