— Лили! — я бегу за ней.
— Прости! — кричит она, прежде чем войти в дом, оставляя за собой уличающие следы в виде моих красных сапог.
— Мы с Нико помоем посуду, — Рафа встает, а Нико стонет.
— Не беспокойся об этом. Мне все равно нравится это делать, — Джулиан поднимается со своего места и начинает собирать грязные тарелки и другую посуду.
Лили пинает ножку моего стула с такой силой, что она дрожит.
— Я помогу тебе, — стул скрипит о деревянный пол, когда я поднимаюсь.
Моя мама смотрит на меня с самым одобрительным выражением лица, а Жозефина подмигивает мне. Взгляд Рафы мечется между нами двумя, а затем останавливается на его кузене с прищуренным выражением лица.
Вместо того чтобы чувствовать себя неловко из-за того, что все знают о нас, я нервничаю из-за того, что они думают. Я не хочу обнадеживать никого, и в первую очередь Жозефину, чья вечная улыбка становится только ярче, когда мы встречаемся взглядами.
Не обращая внимания на их взгляды, я собираю стаканы и следую за Джулианом на грязную кухню. Количество посуды в обычный день – терпимо, но уборка после приготовления праздничного ужина?
Я лучше выколю себе глаз своим новым набором накладных ногтей.
Джулиан ставит посуду в раковину и включает кран, после чего берет грязную посуду из моих рук.
— Есть ли причина, по которой ты вызвался помыть посуду? — спрашиваю я.
— Я хотел побыть с тобой наедине, пока мы не ввязались в трехчасовую игру в «Pictionary», — он хватает меня за бедра и прижимает к своему телу.
— Мы уже провели вместе весь день.
В ответ он прижимается своим ртом к моему. Поцелуй заканчивается так же быстро, как и начался, оставляя во мне желание большего.
— Тебе не обязательно помогать, — Джулиан ставит посуду в раковину и включает кран.
— Отлично, потому что я здесь только для того, чтобы посмотреть, как ты работаешь, — я беру розовые перчатки со стойки для посуды и опускаю их в его открытую ладонь.
Он с улыбкой качает головой.
— Пойду возьму последние тарелки, пока ты начинаешь.
— Спасибо, — он берет первый бокал и опускает его в воду.
Я складываю последние тарелки друг на друга, пока наши семьи собираются в гостиной, устанавливая мольберт и большой блокнот для бумаги.
— Вы с Джулианом будете в паре, — говорит Лили.
Я хмурюсь.
— Только потому, что никто из вас не хочет видеть его в своей команде.
Рафа пожимает плечами.
— Он – мертвый груз.
— Я все слышу! — кричит Джулиан из кухни.
Жозефина поднимает руки вверх.
— После прошлого раза я ни за что не возьму его в свою команду.
— Помните его версию кошки? — мама смеется.
— Или когда он пытался убедить нас, что все, что он нарисовал, – это космический корабль.
— Это было действительно что-то из ряда вон выходящее, — Лили пошевелила бровями.
Я смеюсь, поворачиваясь к коридору, но меня останавливает Нико, прыгающий передо мной.
Посуда гремит, когда я останавливаюсь.
— Привет.
Он покачивается на своих кроссовках, отчего их подошва светится.
— Ты не обязана играть с нами, если тебе от этого грустно.
— С чего бы… — меня осеняет осознание, и мои колени подгибаются. — Играя с тобой, я не буду грустить.
Его брови за стеклами очков приподнимаются.
— Не будешь?
Я опускаюсь на колени, чтобы наши глаза были на одном уровне.
— Нет. Раньше мне было так грустно, что от этого становилось плохо, но сейчас мне гораздо лучше.
— Ты можешь научить моего папу чувствовать себя лучше?
У меня сводит желудок.
Свет в его глазах угасает, когда я качаю головой.
— Я бы хотела, но не могу справиться с его грустью.
Он смотрит на свои кроссовки.
— О, хорошо.
Я ставлю посуду на место и обнимаю его.
— Но он обязательно поправится, потому что он один из самых сильных людей, которых я знаю.
— Как супергерой?
— Еще лучше. Он отец.
Нико крепко обнимает меня, прежде чем отпустить.
Я стою на трясущихся ногах и поправляю его очки.
— Мне лучше отнести эту посуду твоему дяде.
— Хорошо. Люблю тебя! — Нико вырывается и бежит обратно в гостиную.
Я на мгновение успокаиваюсь, прежде чем отправиться на кухню с оставшейся посудой.
— Дерьмо, — Джулиан быстро трясет своей рукой.
— Что случилось? — я бросаю тарелки на стойку и бегу к нему.
— Обжегся о плиту, когда брал кастрюлю.
— Прости! Я, наверное, забыла ее выключить, — я дотягиваюсь до ручки и поворачиваю ее до упора влево, прежде чем взять его за руку. — Насколько все плохо?
— Ничего страшного, — он пытается освободить руку.
Я усиливаю хватку.
— Перестань дергаться.
— Я в порядке.
Судя по тому, как он шипит, когда я провожу рукой по его ладони, я бы сказала обратное.
— У нас есть немного крема от ожогов после того, как Лили обожглась щипцами для завивки, — я тяну его к холодильнику.
— Не нужно, ожог небольшой, — он шевелит пальцами.
— Перестань упрямиться и позволь мне помочь тебе.
Его глубокий вздох смирения не должен вызывать умиления, но Джулиан умеет заставить самые обыденные звуки звучать интересно.
Я нахожу крем и открываю баночку.
Он тянется за ней.
— Я сам.
Я отстраняюсь.
— Серьезно, в чем твоя проблема? Я пытаюсь тебе помочь.
— Не стоит себя обременять, — шепчет он себе.
Я не ожидала, что мой комментарий вызовет такую реакцию, и мне стало не по себе.
— Это нормально – просить о помощи. На самом деле, я призываю тебя быть самой большой обузой, поскольку это творит чудеса для моего эго.
— Моему отцу не нужна была ничья помощь.
— Твой отец тоже был un cabeza dura84, без обид.
Он смеется.
— Без обид.
— Ты можешь восхищаться своим отцом, не пытаясь подражать во всем, что касается его, понимаешь?
Он кивает.
— Да, я в курсе. Это плохая привычка, которую я перенял в детстве, и теперь это больше вопрос гордости, чем чего-либо еще.
— Что случилось, когда ты был ребенком?
Он бросает на дверь тоскливый взгляд.
— Ты можешь рассказать мне, — я прижимаю руку к его щетинистой щеке. Мое прикосновение длится всего секунду, но оно заставляет Джулиана открыться мне.
— Не секрет, что моя мама страдала от депрессии. Она началась как послеродовая после моего рождения, но затем стала более постоянной после выкидышей, мертворождения и финансовых трудностей, с которыми столкнулись мои родители.
У меня щиплет в носу. Я всегда восхищалась Жозефиной и ее борьбой с депрессией, но теперь, когда я прошла через это сама, я испытываю к ней совершенно новый уровень уважения. Постепенно я надеюсь стать такой же беззаботной и бесстрашной, как мама Джулиана.
Джулиан прислонился к моей руке, обнимающей его щеку.
— Поначалу я не хотел усугублять папины заботы, потому что он и так тяжело переживал мамины приступы. Но потом Рафа переехал в мою семью, и я стеснялся жаловаться, потому что его проблемы были гораздо серьезнее моих. Просить о помощи казалось эгоистичным, когда он и моя мама нуждались в ней гораздо больше.
Я не могу удержаться от слез.
Его взгляд ожесточается.
— Это не повод для грусти.
— Мне не грустно. Я… — черт возьми, тебе грустно. — Эмоциональная.
Лицо Джулиана ничего не выражает.
— Почему?
— Потому что ты ставил других людей на первое место, даже когда это означало, что ты будешь справляться со всем один.
Он пожимает плечами.
— По крайней мере, я оправдываю свое звание «Второй лучший».
Мое сердце грозит разорваться.
— Наши соревнования только усугубили твою неуверенность в себе, не так ли?
— Нет. Они подталкивали меня к тому, чтобы стать лучше.
— Ты всегда был лучшим, Джулиан, с трофеями и наградами или без них.
Он краснеет.
— Выражение чувств никогда не было нашей сильной стороной, но я говорю серьезно. Ты лучший сын, брат, крестный отец и бизнесмен из всех, кого я знаю.