Снизу, с пружинящей правой стопы пошла волна, выдвинувшая вперёд колено, перешедшая в согласованный, гармонический, переливающийся поворот бедра. Сверху двинулось вперёд левое плечо, легла на рукоять меча левая рука, ушла ниже, к яблоку рукояти, и, чуть смещаясь, намекая на продолжение своего скольжения по рукояти, потянула ещё падающий, опускающийся к горизонту клинок, навершием вперёд, а правая, чуть меняя хват, плотно уложилась под крестовину, наполнившись твёрдостью даже на вид. В первую долю мгновения она тоже, как и левая рука, тянула меч рукоятью вперёд, но очень быстро стала его толкать поперёк направления усилия левой. Верхняя часть тела поворачивалась слева направо, нижняя — справа налево. Корпус повернулся, наклонился, вслед за опускаемой головой, поймал поясом, закрученным как сжатая до предела пружина, долю последнего, нужного мгновения перед нижней волной, идущей от правой пятки, и начал раскручиваться в обратную сторону, наложив друг на друга оба движения. Как несётся серфингист на фронте «девятого вала». Всё тело устремилось, кажется даже, удлиняясь руками, плечами, спиной… вслед за полётом клинка, вгоняя, наполняя его всей мощью крепкого, тренированного, сухощавого мужского тела, разгоняя кончик меча по длинной, более чем двухметровой дуге, до какой-то совершенно непредставимой скорости, до едва уловимого глазом высверка в одиноком солнечном луче в полутёмной мастерской…
Клинок полуторника ударил концом горизонтально в середину моего меча. И мой — улетел. В стенку мастерской. С хрустом. Двойным. Второй — когда клинок вошёл в стеновое бревно. А вот первый хруст…
— Глянь, Иване. Если держать цельно-оцельный меч крепко, то ломается хвостовик.
В губках моих тисок осталась рукоять меча, в которой был виден серенький излом. Артёмий внимательно его разглядывал, потрогал пальцем. Потом язвительно хмыкнул, передразнивая мою интонацию:
— Нормальный меч. Ага. Из нормального оцела.
Посмотрел на моё, несколько испуганное, лицо и принялся объяснять:
— Когда вот такой мечник (он кивнул в сторону Якова) бьёт вот таким мечом (Яков, внимательно разглядывающий свой меч, хмыкнул и убрал его в ножны), то спастись — невозможно. Только убегать. Если держать жёстко… — сам видишь. Если держать мягче — собственный меч ударит тебя в лоб. А его клинок — догонит и добавит. Щит — прорубит. Кольчуга… пробьёт четыре слоя.
Дон Румата как-то по пьяни рубил на спор чучело, одетое в двойной соанский панцирь. Так это семечки! Четырёхслойную кольчугу… А как же…? Это же броня! Она ж должна защищать!
— Ну что ты, Ваня, в самом деле! Никто не носит защиту от прямого полного удара. Брони помогают от удара слабого, скользящего, стрела на излёте, клинок плашмя… Если добрый мечник добрым мечом в тебя бьёт — надо уворачиваться. Или мечнику помешать. Чтобы он не смог в полную силу ударить. Иначе — покойник.
По смыслу понятно: обычная пехотная каска защищает от осколков на излёте, но не от выстрела в упор. Броник первого класса держит Стечкина, но не пулю из СВД. Пятого класса — СВД держит. Но не очередь из «Утёса». Т-34 — держит крупнокалиберный, но пробивается 88-мм пушкой «Тигра I» с двух километров. Если не успевает увернуться.
— Уворачиваться — это уметь надо. Не только железом махать, но и думать. Дурень — сразу покойник. К примеру, батюшка твой давеча разговором своим в тебе гордость горячил. Был бы ты глупый — упёрся бы в гордыне твоей. Стоял бы на месте. А это — смерть.
Не фига себе! Как это?!
— Дед! Ты меня убить решил?! Что я тебе такого сделал?!
— Эта… Ну… Тьфу, блин! Ты чего несёшь-то?! Ты какие такие глупости понапридумывал?! Да Яша только чуть пуганул, чтобы соображение, значит, чтобы понимание, чтобы к словам моим…
Аким нёс скороговоркой свои «извинения без извинения». А мне стало нехорошо. Дело не в том, что Яков мог убить меня, чуть не рассчитав силу удара. Дело в том, что я сам мог наколоться на его меч. Просто сдуру. Просто не понимая правил игры с этими железками.
Аким уже снова надувался: невместно столбовому боярину каяться да оправдываться.
— А хоть бы и стукнулся! Даже и поранился бы… И чего? Крепче помнил бы.
— Аким Янович, а ты хорошо подумал, прежде чем меня пугать? Я ведь сдуру да с испугу… неразобравши, неразглядевши… Или, ты думаешь, меня Яков остановит?
Недавняя майская история, когда Аким с Яковом наелись в Рябиновке мухоморов и распугали всё население — у всех в памяти. Тогда я Якова завалил.
По мне, геройства в этом нет: пьяного стреножить — невелик подвиг. А вот для местных — победить берсерка… Да просто — бесноватого, бесом обуянного, мечом вооружённого…
— Ты, Аким, думай, прежде чем делать. Ладно. Артёмий, что такое «цельно-оцельный меч»?
Оцелом на «Святой Руси» зовут сталь. С 16 века начинают употреблять другое слово — «уклад», и «оцел» более не встречается.
Дед расстроился, стыдно ему. Ничего, пусть мучается. Не малое дитя, чтобы я ему сопельки вытирал. Пусть в стороне постоит, пострадает. Да умного Артёмия послушает:
— Тут, Иване, дело такое… Мечи делают по-разному. Бывает «нож навыворот» — пластина железная в середине, две стальные по бокам. Бывает «коса двойная»: само тело в середине — железо, с двух сторон — лезвия стальные наварены, как на косе. У нас, на Святой Руси, почитай всё оружие, кроме наконечников копий и стрел, из двух разных железов делается: из железа и из оцела. Железо даёт мягкость, оцел — твёрдость и остроту.
Такое составное изготовление почти всех железных изделий — не только оружия — «фигурный болт» святорусских металлургов.
— Был мудрец на Востоке, Бируни прозывался. Он о наших мечах так писал: «Русы выделывают свои мечи из шапуркана, а долы посредине их из наморкана. Что бы придать им прочность при ударе, предотвратить их хрупкость. Ал-фулад не выносит холода их зим и ломается при ударе. Когда узнали они фаранд, то изобрели для долов плетение из длинных проволок изготовленных из обеих разновидностей — шапуркана и женского железа». Вот так делают «узорчатые» мечи.
— Артёмий… а вот эти слова… они чего значат?
— «Наморкан» — железо, «шапуркан» — сыродутная сталь, «фулад», «фаранд», «булат» — тигельная сталь. У нас так не делают. Она на морозе хрупкой становится.
Ага. Похоже, речь о сталях с повышенным содержанием фосфора — они после минус 20 «хрустеть» начинают.
В богатой углеродом тигельной стали, увеличение примеси фосфора на несколько тысячных долей процента уже значительно усиливает хладноломкость, а в мягком железе даже колебания в несколько сотых процента — не оказывают заметного влияния. Английское стаффордширское железо, содержащие 0,25 % фосфора, разлетается нередко при первом же ударе. А шведское стокгольмское, в котором фосфора в 10 раз меньше — держит до десятка ударов.
Для «Святой Руси» холода ниже минус 20 — вполне реальны, для Средней Азии Бируни — экзотика.
Забавно: я был уверен, что «булатный клинок» — это круто. А это, оказывается, как «вьетнамки» — только для пляжного времени года.
— Артёмий, вот я смотрю на излом, а там проволочек разного железа не видно. Это как?
Артёмий укоризненно посмотрел на Акима. Дед ещё выше вздёрнул бороду и отвернулся. Ну, прямо мальчишка с бородёнкой, попавшийся на шкоде.
— Тут такое дело… Этот хорезмиец, Бируни, писал свои книги полтораста лет назад. О делах, которые были лет двести тому. В те времена только-только появился в Германии, в местечке Золинген, мастер Улфберт. Который вместо «узорчатой сварки» из проволок стал делать мечи из одного оцела. Просто он использовал хороший оцел. Одни тамошние мастера: Ингерли, Банто… тоже стали делать такие клинки. Иные же продолжали «узорничать». Кто-то из наших решил сделать подобное Улфберту. Собирать меч из нескольких нитей — тяжко, долго. Сам знаешь — на Руси треть века княжеская усобица была, мечей надо было много. Вот какой-то олух и слепил меч из одного оцела. Только материал взял слабенький, как на «узорчье». А другой олух, не разобравши, купил.