Голубев как раз приходил в себя после успешно закончившихся важных переговоров с индийцами в своем новом кабинете — в офисе на семнадцатом этаже престижного бизнес-центра, когда в кармане пиджака зазвучала электронная версия Yellow submarine. Престижная модель Nokia предназначалась для самых близких людей. Кроме секретарей, помощников, заместителей и прочих членов его команды, в записной книжке этого телефона значились только еще два номера.
«Инеска, что ли? — удивился Леонид. — Вроде для нее еще рано…» Но на экране высветилось другое имя.
— Привет рабочему классу! — раздался из трубки сочный бас Жорки. — Ни от чего не отрываю?
— Ты как раз вовремя. — Леонид был очень рад слышать голос старого друга.
— Как делищ-щи? Как вы там живете-можете?
— Да вот, сижу, думаю — что-то с Жоркой давно не виделся…
— Дык давай пересечемся, какие проблемы! Я все выходные дома, ни одной плановой операции, тьфу-тьфу-тьфу, нет. — Георгий заведовал хирургическим отделением в детской больнице.
Голубев быстро проскролил страницы электронного ежедневника.
— И у меня завтра вся вторая половина дня свободна. Можем вместе пообедать или поужинать. Мне тут Инесса такое симпатичное местечко показала…
— Ленька, ты же знаешь, ну не люблю я этих твоих кабаков! Ни тебе расслабиться, ни прилечь, ни ремень на пузе расстегнуть…
— Тогда давай ко мне! Возьмем вина, закажем еды какой-нибудь вкусной из ресторана… Хочешь — приезжай один, хочешь — с Людмилой.
— Нет, давай уж ты к нам! А то Дашка собралась на выходные нам своих архаровцев подкинуть. А Людмилка уже пироги затеяла…
При упоминании имени жены в его голосе прозвучала особая нежность. После тридцати лет совместной жизни Жора продолжал любить супругу. Ни его горячая южная кровь, ни бытовые неурядицы, ничто другое не охладило этой любви.
— Ладно, уболтал, черт речистый! — улыбнулся Голубев.
С Георгием Латария они были знакомы чуть не с рождения — еще на одном горшке сидели, как выражался Жорка. Их отцы были лучшими друзьями, бок о бок работали на Заводе, были неразлучны, женились на подругах, и сыновья у них появились почти одновременно — Леня был моложе Жоры всего на полгода, но с детства привык относиться к нему как к старшему. Учились они в разных классах (рожденный в августе, Георгий пошел в школу на год раньше), но вне школы постоянно общались до тех пор, пока не подросли. Тут их дороги разошлись. Отец Леонида, человек способный и очень целеустремленный, сумел пройти путь от простого инженера до главного, и юный Голубев собирался продолжить семейное дело, с детства даже не представляя себе иного будущего. А балагура и всеобщего любимца Жору постоянно кидало из крайности в крайность — то он, насмотревшись кино, собирался идти служить в милицию, то вдруг всерьез увлекался историей и в конце концов, где-то классе в девятом, заявил, что хочет стать врачом, причем учиться будет не где-нибудь, а в Москве. Сначала друзья и родные отнеслись к новой идее Жорки как к очередной блажи — и напрасно. Парень окончил медучилище, потом уехал в столицу и трижды брал штурмом облюбованный институт, работая между вступительными экзаменами санитаром в психиатрической больнице. На третий раз ему повезло. Везло и дальше. После вуза и ординатуры Георгий остался в столице, устроился в неплохую клинику, получил комнату, женился на хорошенькой москвичке Людочке, обзавелся двумя детьми — сыном и дочкой и по сей день был вполне доволен своей судьбой, несмотря на все трудности, которые переживала российская медицина.
Разумеется, с момента переезда Жоры в Москву друзья стали общаться меньше — Голубев первое время бывал в столице нечасто, а Георгий после смерти родителей и вовсе перестал навещать родной город. Но все-таки старая дружба оказалась сильнее разлук и расстояний. «Выезжая в люди», Леонид каждый раз обязательно встречался со старым приятелем и все эти годы считал Жорку самым родным для себя человеком. Отчасти и решение о переселении в Москву было вызвано желанием почаще слышать рокочущее: «Здор-рово, др-ружище, как делищ-щи?» Никто, кроме Жорки, вот уже лет двадцать не называл его Ленькой. С тех пор как Голубев сделался сначала директором Завода, а потом и главой холдинга, ему стало намного труднее общаться с людьми. Практически все окружающие видели в нем прежде всего «большого человека». И только Жорка ухитрялся вести себя так, будто перед ним был прежний Ленька, без всяких телохранителей, «Роллс-Ройсов», счетов в банках и интервью в аналитических передачах. И Голубев был ему за это очень благодарен.
Латария обитали в небольшой трехкомнатной квартире в Измайлове. Уже на лестнице чувствовался аромат выпечки и слышны были вопли архаровцев — дочка Георгия Дарья ухитрилась произвести на свет двух сыновей с разницей в десять с половиной месяцев, при этом даже в один календарный год. Когда знакомые начинали подшучивать над этим фактом, она только руками разводила: «Очень уж хотелось девочку!» Петька и Федька, кареглазые и носастые — в деда, но белобрысые, как их отец Макс, были похожи словно близнецы и обладали совершенно неукротимым нравом. Голубев их обожал. Он вообще любил детей и всегда мечтал о сыне, которого назвал бы в честь своего отца Колькой. И Валечка, бывшая жена, тоже хотела ребенка, но не получалось, у нее были какие-то проблемы со здоровьем. Впрочем, что уж сейчас об этом вспоминать, дело давнее…
Отобедали по обычаю обильно и очень вкусно — Людмила была потрясающей кулинаркой, такого харчо и таких пирогов, как у нее, не найти было ни в одном, самом лучшем ресторане. Архаровцев, наигравшихся в подаренные Леонидом гоночные автомобили, всеобщими усилиями загнали спать в дальнюю комнату. Бабушка осталась с ними, а старые друзья вернулись в столовую-гостиную, чтобы за бокалом привезенного Голубевым отменного Chateau Margaux неспешно поговорить о своих мужских делах.
— Спину что-то заломило, — пожаловался Леонид, устраиваясь на видавшем виды диване, отказавшемся по причине возраста раскладываться и списанном за это из спальни в большую комнату.
— Ну еще бы, как ты сегодня навозился-то с малолетними бандитами! — усмехнулся Георгий. — Скакал, что твой молодой козлик, я даже испугался за тебя. Сильно прихватило?
— Не, ничего, вроде отпускает… — Голубев осторожно потер поясницу.
— Ясное дело, лет-то нам не по шестнадцать… Стареем… Вот послушай, что на днях от одного орла услышал — хохотал, как сумасшедший: «Старение ты мое, старение, крови медленное струение, птица уже не залетает в форточку, девица, как зверь, защищает кофточку…»
— Жорка, ну тебя, не смешно совсем! — перебил, поморщившись, Леонид, которому почему-то сразу вспомнилась Олеся.
— Ты считаешь? А меня позабавило. — Хозяин ловко откупорил бутылку и разлил вино по бокалам. — Давай, др-ружище, выпьем! За здоровье! Да что с тобой, чего ты вдруг скис? Так спина разболелась? Может, таблетку дать? А хочешь — мазью разотру, мне всегда помогает?
— Да не спина, — отмахнулся Голубев, ставя на журнальный столик бокал, к которому даже не притронулся. — Понимаешь, я последнее время что-то все думаю, думаю, вспоминаю… Такое чувство, что жизнь прошла мимо, а я еще даже и не начинал жить!
— Неудивительно. Ты же всю дорогу работал — когда тебе было жить? — Георгий с наслаждением смаковал напиток. — Эй, хорошее вино! Умеешь ты выбрать, Ленька!..
— Конечно, прошла она не совсем даром, — задумчиво продолжал Леонид, играя полным бокалом. — Не могу сказать, что мне мучительно больно за бесцельно прожитые годы… Я отдал их своему Делу. Если бы в сутках было тридцать, сорок, сто часов, я бы и их проводил на своем Заводе. Ты ведь не знаешь всего, что мне пришлось пережить, я тебе и половины-то не рассказывал… А время было трудное. Я тогда Завод из руин поднимал, как младенца больного выхаживал. Чего-чего только не было! Конкуренты, враги, разборки с криминалом, сложности с властями, проблемы с сотрудниками, ненависть, предательство… И все-таки я был счастлив!