Я мог, например, позволить себя написать следующее: «Мы видели на чемпионате много сильных и отличавшихся друг от друга коллективов. Французы играли иначе, чем немцы, а англичане—не так, как шведы». И все, даже не попытавшись поискать, подумать, в чем же отличие.
Мог, сославшись на реплику болельщика, соседа в поезде — «мы, французы, дорожим хорошим настроением», одним этим настроением объяснить победу сборной Франции в матче за третье место над сборной ФРГ.
К счастью, мне удалось по достоинству оценить бразильцев. Время для этого у меня было: я видел четыре матча с их участием. Да и вся обстановка заставляла смотреть за ними в оба: все вокруг ими восхищались.
И тем не менее в отчете о финальном матче, где подводились итоги, вижу такое место: «Что же выделило сборную Бразилии? Схема расстановки игроков общеизвестна: 4—2—4. Бразильцы не имели преимущества и из-за какой-то исключительной быстроты...»
Вот тебе на! Система четырех защитников, примененная бразильцами на чемпионате, в то время как все остальные придерживались «дубль-ве», когда и дома все клубы играли с тремя защитниками, и другого варианта я просто-напросто не мог видеть, вдруг объявлена спецкором «общеизвестной». Нахальное невежество! Наш футбол на эту систему переходил мучительно долго, лет пять, должно быть, а спецкор ничего, заслуживающего внимания, в ней не разглядел.
А как можно было не подметить взрывной быстроты бразильцев? Их знаменитая аритмия и тогда действовала, на ней издавна и до сей поры строится игра бразильцев. Кажущаяся, обманная медлительность и в непредсказуемый момент — выстрел.
Я, видимо, равнялся на постоянную скорость движения игроков, свойственную нашим командам.
Позже я не раз возвращался к шведскому чемпионату, к его героям, но воспоминания были подсвечены поздними впечатлениями, когда появилась возможность сравнивать.
Как бы то ни было, из Швеции я вернулся с ощущением, что футбольное поле для меня — поле деятельности и теперь только и начнется настоящая работа, что быть самоуверенным — стыдно, футбол тот, который я увидел, этого не примет и не простит.
Только спустя восемь лет, в 1966 году, отправился я вновь на чемпионат, в Англию.
Эти восемь лет представляются мне наиболее красочными в истории нашего футбола. Любое время имеет свой смысл, свой пафос, но эти годы были насыщенными, как никакие другие.
Футбол опирается на факты. Сначала о них. После первого выезда на чемпионат мира, который сам по себе был поворотным пунктом, в 1960 году в Париже наша сборная выиграла Кубок Европы.
Нет, я не собираюсь рассказывать о матче сборных СССР и Югославии, которым завершился первый розыгрыш Кубка Европы. Когда заходит речь об этом событии, красной строкой вошедшем в хронику советского футбола, я почему-то вспоминаю не поле под туманом мелкого теплого дождя, не перипетии захватывающей борьбы, потребовавшей дополнительных полчаса, не голы наших форвардов Славы Метревели и Виктора Понедельника, а тесную раздевалку сразу после матча. Пожимая чьи-то руки, кого-то обняв, кому-то сказав слова поздравления, я помнил — такова уж доля специального корреспондента, — что мне необходимо взять у всех футболистов и у тренеров коротенькие интервью. Но все были так прекрасно возбуждены, что мне полагалось выдержать паузу. И я подсел к столику, стоявшему в углу. На нем по-домашнему, среди бутылок с оранжадом, стаканов, рассыпанных абрикосов стояла высокая амфора на подставке из зеленого камня, та самая, которую только что пронес по овалу стадиона капитан Игорь Нетто.
Она была новешенькая, только что от ювелиров, ей предстояло первое путешествие — в Москву. Я не мог удержаться, чтобы не прикоснуться к ней: неожиданно она оказалась теплой, хотя остро сверкала чистым серебром. Постучал ногтем, и она послушно, певуче отозвалась.
Это сегодня, много лет спустя, напрашивается изречь: самый славный трофей в истории советской сборной! Но тогда такая пышная фраза и в голову не приходила. История сборной выглядела коротенькой, и то, что вслед за золотыми медалями на Олимпиаде в Мельбурне в 1956 году завоеван Кубок Европы, представлялось просто-напросто добрым началом. Серебряной амфоре, при знакомстве с которой я позволил себе некоторую фамильярность, суждено было на многие годы стать героиней репертуара, удачами и неудачами проверявшей положение вещей в нашем футболе. Приближение или удаление от амфоры достоверно характеризовало нашу сборную: ее серебро оказалось безобманно чутким.
Та победа забавно коснулась меня, спецкора. Командировка выписывается на строгий срок. Получилось так, что согласно расписанию авиарейсов, чтобы соблюсти срок, я должен был сесть в самолет утром, не дождавшись финала СССР — Югославия. Закрыв глаза на грозившие неприятности, я остался. Денег на оплату номера уже не было, и я попросился переночевать на диване к Андрею Петровичу Старостину, начальнику команды. Он меня приютил. В общем, жил я на птичьих правах, «незаконно», но помалкивал, решил все взять на себя: не уезжать же в самом деле, не увидев финала? Ну а толкнуться со своей незадачей к руководству постеснялся, догадываясь, что перед таким матчем не до меня.
Когда все было позади, в полночь, меня вызвали в «штабной номер», где жил руководитель делегации
Дмитрий Васильевич Постников, заместитель председателя Спорткомитета. Шел я с ощущением, что мое самовольство раскрыто и предстоит разбирательство.
— Садись,— широким жестом показал на кресло Постников. Тут же были Гранаткин, Старостин, Качалин.
— Просьба к тебе. В Лужниках будет чествование сборной. Поедем туда прямо с аэродрома. Должен выступить капитан команды Нетто. Набросай коротенькую речь, потеплее. Но без зазнайства. Сделаешь? Да, мне тут сказали, что у тебя командировка кончилась. Продлим. Валентин Александрович, — обратился он к Гранаткину, — сделай, как полагается, и деньги выдай...
Победа милостива. Так я избежал неприятностей, и за страничку, написанную ночью, получил «гонорар» — суточные во франках, — какого сроду не получал.
Наша сборная без осложнений выходила в финальную стадию чемпионатов мира в Чили и Англии, дошла до финала второго розыгрыша Кубка Европы в 1964 году. Эти маршруты и эти места (в восьмерке лучших в мире и в четверке — в Европе) сделались «своими», считалось, что иначе и быть не может.
И домашние дела шли увлекательно. Чемпионами страны становились, кроме привычных московских «Динамо» и «Спартака», еще и «Торпедо», киевское «Динамо», тбилисское «Динамо», все чемпионы привносили что-то свежее, их отличавшее.
Какие незабываемые матчи разыгрывались! «Спартак» — «Динамо» (Киев) осенью 1958-го в Лужниках, переигровка после окончания сезона, решавшая, кому стать чемпионом (3:2). «Динамо» (Киев) — «Торпедо» в Киеве в 1960-м (1:2), завершившая блестящий сезон торпедовцев. Кубковый финал в том же году «Торпедо» — «Динамо» (Тбилиси) с дополнительным получасом (4:3). «Динамо» (Тбилиси) — «Торпедо» в Ташкенте в 1964-м, дополнительная встреча за звание чемпиона (4:1). Двухдневный финал «Спартак» — «Динамо» (Минск) в 1965-м (0:0 и 2:1)...
В 1965-м киевское «Динамо» дебютировало в розыгрыше Кубка кубков, открыв новую страницу, без которой теперь и футбол не футбол.
И какие мастера подвизались на полях в те годы! Всех достойных упоминания не перечесть, но хоть нескольких назову: Яшин, Шестернев, Воронин, Нетто, Стрельцов, Иванов, Метревели, Месхи, Хурцилава, Хусаинов, Понедельник, Войнов, Сабо, Шустиков, Гусаров, Турянчик, Биба...
Я бы сказал так: футбол наш в те годы был на замахе, от него ждали больших побед, претензии были самыми высокими, а критика — из лучших побуждений. Словом, мы в футбольном Большом театре сидели на хороших местах, в партере, не подозревая, что не за горами время, когда придется перебираться на галерку.