Журналисту необходимо самому прийти к выводу, самому заметить достойное внимания. Пусть потом выяснится, что он не один того же мнения, но все же он сам вывел свое заключение. А повторять с чужих слов — гиблое дело.
Николай Озеров, Владимир Маслаченко, Коте Махарадзе — мои товарищи, я уважаю их знания, опыт, взгляды, но не думаю, что из этого должно следовать полное с ними согласие. Да и аудиторию вряд ли устраивает одноголосие откликов, она охотнее вылавливает варианты, особенности, расхождения, чем совпадения.
В комментировании матчей у нас в чести стиль, который я назвал бы «сентиментальным». Он построен на эмоциях, на нагнетании страстей, рассчитан на болельщика, который подскакивает на своем диване.
Игра на чувствах—занятие обоюдоострое. Войдя в роль, комментатор, хочет он того или нет, впадает в перехлесты. И глядишь, желаемое выдается за действительное, неважная игра — за превосходную. Происходящее на экране меркнет за завесой слов, голос за кадром неведомо по какому праву обретает исключительное значение, начинает существовать сам по себе, и неясно, что же делать: смотреть или слушать?
Построенный на чувствах репортаж искажает зрелище; пустяковый промах ни с того ни с сего превращается в вопиющее безобразие, случайная удача — в подвиг, поражение — в трагедию, скромная победа — в триумф. Один лишний пропущенный гол оборачивается поводом для скоропалительных выводов не только о сегодняшней игре, но и в целом о бедственном состоянии дел в футболе, и, наоборот, один лишний забитый — преподносится как знак процветания.
Такой комментарий, как мне думается, все более устаревает, он рассчитан преимущественно на аудиторию слабо подготовленную, а потому легковерную. Если она и была такой когда-то, то ныне наших болельщиков, представляющих крупнейшую спортивную державу, одной чувствительностью не обольстишь.
Комментатор, казалось бы из лучших побуждений торопящийся чрезмерно превознести победителей либо в пух и прах разнести побежденных, на самом деле ставит футболу и аудитории подножку. Это бросается в глаза, когда одна и та же команда вскоре после победы терпит поражение или после поражения одерживает победу. Тональность комментария меняется до неузнаваемости: неделю назад разруганные превращаются в молодцов, а вчерашние молодцы — в мокрых куриц. Нагнетание чувств не что иное, как нервический стиль, который никогда никого не приближал к истине.
Да и кроме того, слушая комментарий, который по аналогии с известной разновидностью игры заслуживает наименования «Бей — беги!», начинаешь думать, что репортер не просто работает в той манере, которую выбрал и готов защитить и обосновать, а умышленно, нарочно ею пользуется, чтобы произвести благоприятное впечатление своей воинственной преданностью. На кого же произвести впечатление? А просто долгие годы было принято делать хорошую мину при плохой игре, неудачи считать случайностями, валить вину на судей, что легче и дешевле всего. Благодаря такому звуковому ряду, пусть он и не совпадал с изобразительным, а то и прямо ему противоречил, удавалось наводить тень на ясный день. Кто-то на своих диванах попадался на удочку, а из умевшие смотреть диву давались.
Бьют пенальти в ворота нашей команды. Комментатор либо прямо заявляет: «Ни за что!», либо произносит: «Оставим это решение на совести судьи», да таким тоном, что ясно: какая там совесть?!. Бывало, я не выдерживал и звонил Николаю Гавриловичу Латышеву: «Что скажете?» — «Чистейший пенальти, никаких сомнений». Я успокаивался, но ведь не каждый может свериться с авторитетнейшим арбитром. И что остается? Негодовать, развивать в себе подозрительность. Но какого же поведения тогда ждать от зрителей?
Всей душой я за комментарий реалистический. Тот, при котором во главу угла ставится то, что действительно есть, а не то, чего хотелось бы, заставляет смотреть правде в глаза, а не выдувать мыльные пузыри иллюзий. Комментарий мужественный, как сам футбол, умный, разнообразный, как сам футбол, и, как футбол, не терпящий суеты, суесловия и подтасовки.
Работать для газеты или журнала возле телевизора не так просто, как может показаться. Иногда, если почувствуешь, что закадровый голос начинает уводить в сторону, морочит голову, выключаешь звук. Смотришь «тихий» футбол, и все становится на свои места; уходишь из дискуссии, которую внутренне вел, и начинаешь привычно, самостоятельно работать, готовишь свой отзыв об увиденном.
Конечно, репортеру, находящемуся у телевизора, необходим такт: с самого начала надо дать зарок не равнять себя с теми, кто смотрит матч на стадионе, и уж тем более не воображать себя искусником, которому нипочем расстояние в тысячи километров. Оно сказывается: нет общения с коллегами в пресс-центре, которое всегда наводит на мысли, не можешь выслушать тренеров, взглянуть вблизи на футболистов, почувствовать их состояние, неощутима погода, реакция зрителей. Картинка есть картинка, она сжата в рамке пространства и времени: полтора часа игры и ни минутой больше.
Значит, и брать на себя надо то, что можешь взять. И обязательно с первых же слов признаться читателю, что ты не там, а здесь, а то иногда фальшивят, умалчивают, пишут так, что можно подумать, что автор на чемпионате.
Я не то что допускаю, а совершенно уверен, что, будучи «московским спецкором» испанского чемпионата для «Огонька» и «Юности» и мексиканского — для «Известий», далеко не все сумел так рассказать, как если бы был спецкором испанским и мексиканским. Но, видимо, отчасти выручала память о чемпионатах, на которых бывал ранее, имел с чем сравнить, чем дополнить «картинку».
Скажем, проявившееся еще на чемпионате 1978 года увеличение числа сильных, разных команд, способных оспаривать призовые места, что стало ведущей тенденцией мирового футбола, было отличительной чертой и двух следующих чемпионатов. Для такого вывода достаточно телевизора.
Не оставило телевидение в секрете и причины того, почему советская сборная и в Испании, и в Мексике раньше срока выбывала из борьбы. Старая, бесконечно повторяющаяся история: никак не научатся у нас привести в соответствие игровой класс футболистов со всем тем, от чего зависит его проявление. Если раньше, как уже говорилось, наша команда отставала в тактике, запаздывала с модернизацией, то в 1982 году в Испании ее подвел тренерский разнобой, несовместимость К. Бескова и В. Лобановского. В 1986 году в Мексике скоропалительная подмена за 19 дней до начала сборной, которую возглавлял Э. Малофеев, киевским «Динамо», только что выигравшим Кубок кубков. Экспромт удался наполовину: позволил команде, приехавшей в Мексику с корабля на бал, произвести первыми матчами впечатление, но затем растерявшей и задор, и стройность, что, справедливости ради, полагалось объяснить отсутствием необходимой подготовки.
В который уже раз что-нибудь да не слава богу! Впрочем, для того чтобы знать о нашей неорганизованности, не требуется ехать за тридевять земель: она нам известна, и возле телевизоров.
Сомневаться в игровом умении наших мастеров давно уже не приходится. Но с удивительным постоянством они попадают в экстремальные ситуации «наибольшего неблагоприятствия». Вернее, не попадают, а привозят их с собой из дома.
Каждый чемпионат мира нов и по-своему прекрасен. Дистанция в четыре года между ними не кажется чрезмерной: этого срока как раз хватает, чтобы улеглось взбаламученное футбольное море, чтобы собраться с умом и силами перед очередным дальним плаванием.
Мне, репортеру, работавшему уже на семи чемпионатах (а это более тридцати лет), ничего не остается как закончить вопросом: придет ли время, когда наша сборная явится на чемпионат во всеоружии своей игры, свободной от вериг недоразумений, неподготовленности, неорганизованности? Вывод, может быть, и печален, но все ее провалы и полууспехи на чемпионатах мира в большей мере предопределяются дома, чем на полях игры.
Но что бы то ни было, чемпионаты мира, эти горные цепи, всегда будут властно тянуть к себе, владеть сердцами, сведя с ними знакомство, уже не мыслишь без них большого футбола.
НОЧЬ В ПОЕЗДЕ