Принимаясь за чтение отчетов в «Советском спорте», заранее знаю, что победу своей команды местный автор преподнесет как пример отличной игры, а поражение объяснит усталостью, внезапной инертностью, непростительными ошибками защитников и вратаря, если не судьи. Достоинства победивших гостей будут отмечены из вежливости, скороговоркой, как бы в пику своей команде, чтобы подчеркнуть досаду. В этом я не вижу намеренной предвзятости — так годами сориентировано восприятие журналиста. Выработался даже стилистический прием: рассказав, как играла своя команда, автор, словно опомнившись, задается вопросом: «А что же гости?»-—и приписывает несколько невразумительных фраз.
Михаил Михайлов по части информации о киевском «Динамо» заменял агентство, он водил нежное знакомство с игроками. Когда же я переводил разговор на другие разделы, он превращался в слушателя, чаще удивлялся, чем спорил, честно восклицал: «Неужели? Я как-то об этом не подумал». Ему не свойственно было строить из себя всезнайку — этот распространенный в нашей среде грех его счастливо миновал.
И еще одному киевлянину я многим обязан — Рафаилу Моисеевичу Фельдштейну. На протяжении сорока лет, с 1934 года, он служил администратором киевского «Динамо». В его бытность сменились двадцать два старших тренера, сотни мастеров, и о каждом из них у него наготове отзыв, большей частью добрый. Много потеряют историографы знаменитого клуба, не записав его живописные рассказы, его «сказки о тысяче и одном матче».
Мы до сих пор с Рафаилом Моисеевичем состоим в переписке. Вот кусочки из его писем:
«Бываю у Кости Шегодского, бывшего нашего игрока, который играл в 1937 году за «Спартак» против басков. Он один из первых награжден орденом «Знак почета». В 1938 году его по доносу посадили, а спустя два года выпустили. Перенес инфаркт, не двигается, никто его не вспоминает...
50 лет назад в Киеве я принимал сборную Басконии, поселил ее в гостинице «Континенталь». Тренер Михаил Давыдович Товаровский мне сказал, что Лангара и Регейро просят показать мячи, какими будем играть. Я принес один белый, другой красный. Они сами надули и поинтересовались, кто их изготовил. Мячи были макшановские, ленинградские, тридцати- двухдольные...»
Служба открывала Фельдштейну футбол изнутри, с изнанки. Хватаясь за сердце, он рассказывал:
«Вы представить не можете это босячество. Договорился, что нашему игроку, между прочим заслуженному мастеру спорта, продадут мебель, как только привезут. Ребятам же некогда пороги обивать, они в разъездах, вкалывают. И так получилось, что его отчисляют: честно закончил. Заезжаю в магазин — смеются: «Опоздали, он уже не играет». И никто помочь не мог. Отрезанный ломоть. Нет, вы скажите, есть правда? За что человека обидели? Весь Киев им восхищался».
Начав с того, что ни в какой другой город я столько не ездил, как в Киев, продолжу: ни о какой другой команде столько не писал, как о киевском «Динамо». Никакие другие мои работы, судя по откликам, не читались так привередливо. Иначе быть не могло: если кто и имел право на амбиции последние лет двадцать пять, то, разумеется, киевское «Динамо» и его бесчисленные, ревностные сторонники. Большой клуб!
Пора закончить вступление и пойти по порядку.
Чтобы не выглядеть поздним реставратором, ворошу довоенные тетрадочки. В описании матча сборных Москвы и Киева 6 октября 1938 года нахожу: «Матч был живой, противники достойны друг друга. У Москвы больше силы, у Киева — техники. У Москвы непробиваемая защита, у Киева — активное нападение. Явного перевеса ни на чьей стороне не было, хотя Москва выиграла 2:0».
Если юный московский болельщик всего на третьем году своего знакомства с футболом обнаруживает, что «у Москвы больше силы, у Киева — техники», то нет сомнений, разница бросалась в глаза. Ну а техника и тогда, как и сейчас, равнодушным не оставляла, победы победами, а есть и удовольствие от созерцания изящного.
С самых первых чемпионатов киевское «Динамо» было мне симпатично. Споры о столичных клубах — «Спартаке», «Динамо», ЦДКА, «Металлурге», «Торпедо», «Локомотиве» — крутились по-семейному: кто сильнее? Футболистов, состоявших в московских командах, сравнивать было просто: все имели «должности» и, скажем, при обсуждении, кто лучший правый инсайд, выбор шел из шести фамилий. Само собой, нас интриговало, кто победит в предстоящем матче, кто станет чемпионом. А вот о самой игре московских команд не помню, чтобы мы подолгу рассуждали: как видно, поводов не подворачивалось, их успехи измерялись вкладом личностей, имели человеческий подтекст.
Стиль игры киевского «Динамо» довоенных лет был иной, чем у московских клубов: мягче, затейливее, тоньше, щеголеватее. В сравнении с напористыми, в себе уверенными московскими мастерами мастера киевские вносили в общую панораму свой оттенок — тут как раз и можно было посостязаться во вкусах. Кроме киевских динамовцев еще и динамовцы Ленинграда и Тбилиси предлагали нам игру привозную, «импортную».
Тогда мы воспринимали все увиденное таким, как оно есть, и объяснить разноплановость зрелища не пытались. Да и не смогли бы. Это теперь ясно, что заметное деление футбола на атлетический и техничный отражало молодость игры, то, что она у нас развивалась изолированно, тренеры, которые только- только объявились, вели дело на свой страх и риск, как бог на душу положит. Встряхнул приезд басков, принудив перейти на «дубль-ве». Баски открыли нам глаза еще и на то, что классная игра должна быть и атлетической, и техничной. То, что сегодня доказывать не нужно, тогда выглядело чуть ли не откровением. Думаю, что московские клубы сумели раньше к своей атлетичности добавить техничности, чем киевское «Динамо» к своей техничности —атлетичности. Это опережение надолго предопределило главенство москвичей.
Для нас много значило, состоят ли в команде игроки выделяющиеся. В киевском «Динамо» они были.
Легонько, невидимо управлявший нападением худенький умница центрфорвард Константин Шегодский. Яркий блондин Виктор Шиловский, инсайд, заметный и внешне, и своими неординарными приемами. Круглолобый краек Макар Гончаренко, упрямо скашивавший углы, чтобы забить. Черноволосый яростный хавбек Иван Кузьменко, от которого ждали страшного удара издали. А чего стоили вратари, игравшие по очереди: Антон Идзковский и Николай Трусевич — оба тонкие, оба «воздухоплаватели», летавшие во все углы! Вратари тогда одевались в темное, носили кепки, а выходец из Одессы Трусевич — без кепки, с пышной шевелюрой, в полосатом, тигрином, красно- черном свитере.
Киевское «Динамо» было в чести у московских зрителей, его уважали — «красиво играет!». Относились к нему добродушно и снисходительно, зная, что — не конкурент. Да и сами киевские футболисты, способные время от времени показать класс, как-то уклонялись от борьбы за первые места, вечно срываясь там, где не должны были срываться, выглядели «легкой фигурой» в сравнении с «ферзями» — «Динамо» и «Спартаком».
После войны и оккупации киевская команда долго мыкалась. Это было понятно, ей сочувствовали. Футбольная жизнь, переменчивая, ломкая, капризная, где, что ни год, у команд другие места в таблице, все же не в силах повлиять на сложившиеся представления. Вот и киевское «Динамо», занимая последние и предпоследние строчки, оставалось командой с именем, с ней считались по-прежнему и, даже догадываясь, что она скорее всего проиграет, на ее матчи ходили. Не одно имя привлекало: пусть и хрупко, тоненько, но в игре ее продолжали сказываться хорошие манеры.
Когда в 1954 году киевляне в Москве, на стадионе «Динамо», выиграли финал Кубка у ереванского «Спартака», их успех был принят как должное, он казался задержавшимся.
Второй, решающий, гол правого инсайда Михаила Комана помнится до сих пор: выбежал к воротам, а с ударом медлил, поиграл на нервах, пока не улучил момент наверняка. Коман был в той команде самой влиятельной фигурой. Выходец из Закарпатья, одарившего киевское «Динамо» многими мастерами, он, как и его земляки Товт, Юст, Михалина, вносил в строй игры команды твердость, расчет, ясность без изысков и выкрутасов и, вполне возможно, в какой-то мере предвосхитил будущие изменения.