Были и в прежние времена журналисты, писавшие о футболе со знанием дела, твердо и самостоятельно (М. Ромм, А. Перель, И. Бару, В. Фролов, Н. Киселев), но они оставались как бы сами по себе. Мержанов, коль скоро он оказался во главе «Футбола», специального журнала, замыслил создать школу боевой, атакующей журналистики и сам ее возглавлял, атаковал. Каким он хотел видеть футбол — активным, техничным, наступательным, такою он мыслил себе и футбольную журналистику. Добиться этого было не так просто, как может показаться, к соблазнительной футбольной теме льнут самые разные люди, среди них достаточно и таких, которые готовы «входить в положение», особенно если затронуты команду тренеры, игроки, им близкие, или таких, которым «до лампочки» проблемы, лишь бы пописывать, никого не задевая, безбедно, с удобствами.
Мержанов сражался все шесть лет, что был редактором «Футбола». И был влюблен в свое детище. Как-то, листая свежий номер, он произнес: «Сколько тут всего, а? И за какой-то пятачок. Год назад болельщику и не снилось такое чтиво».
«Футбол» начал с экспериментального — для выяснения рыночного спроса — стотысячного тиража, который стремительно рос с благословения довольной «Союзпечати». Был период, когда тираж подскочил, если память мне не изменяет, до трех миллионов. И читатели были довольны, и прибыль выросла. Вдруг нас поставили в известность, что тираж ему назначен постоянный — миллион двести тысяч. Кто назначил, почему пренебрегли интересами людей, да и финансовыми выгодами, — осталось неизвестно. Если в Москве «Футбол» продавали свободно, то в других городах им стали спекулировать, а райцентры и сёла и вовсе его лишились.
Случилось это после того, как в 1964 году наша сборная проиграла в Мадриде финальный матч Кубка Европы испанцам. Тогда отстранили от команды тренера Бескова, и, как мы чувствовали, футбол из-за этого поражения «наверху» необъяснимо, безвинно впал в немилость.
Спустя время мне рассказали, как было с тиражом. Перед М. А. Сусловым, в ведении которого находилась печать, положили сводку тиражей всех газет и журналов. «Футбол» там оказался выше некоторых органов, считавшихся «главнее». Тогда его название обвели красным карандашом, к овалу присоединили стрелку, указывающую его место пониже, знай сверчок свой шесток. Ведомственный пиетет был соблюден. Это называлось тогда «тиражной политикой».
Снижение тиража задело нас; мы-то были убеждены, что делаем полезное и выгодное дело, надеялись быть еще более полезными и выгодными. Мержанов как-то затих, как истинному редактору ему было присуще хозяйское чувство, он гордился растущей популярностью издания.
Вообще же свои первые годы «Футбол» прожил на подъеме.
И вот в конце 1966 года, после окончания чемпионата мира, стало известно, что Мержанов уходит. В Англии, хотя мы с ним подолгу находились вдвоем, он о своем намерении не объявлял, думаю, потому, что не считал возможным отвлекаться от работы спецкора.
— С меня довольно, — сказал он мне с глазу на глаз. — Шестьдесят шесть. Уже неловко общаться с юнцами, а они прибывают каждый год. Кто я для них? Старый человек, да еще прихрамывающий, с палочкой... Теперь ваша очередь.
— Вы за меня уже решили?
— Какой может быть разговор? По крайней мере я уверен, что вы «Футбол» не пропьете...
За шуткой скрывались грусть и тревога.
— Да и, по правде говоря, не вижу, что еще можно затеять, все писано-переписано за шесть лет... А я обязан написать книгу о своих военных впечатлениях, да и о футболе тоже. (Мержанов осуществил свои намерения: выпустил книги «Так это было» и «Еще раз о футболе».)
Состоялись торжественные проводы в Доме журналиста, сотрудники редакции постарались, отпечатали специальный номер маленьким тиражом с портретом Мартына Ивановича на обложке и аншлагом «Команда «Футбола» — своему капитану, основоположнику Мартыну Ивановичу Мержанову»,
Мержанов внушил всем «инстанциям», что я должен стать его преемником. Так и получилось.
Тут вот что занятно. Согласно штатной ведомости, должность редактора «Футбола» ниже должности заместителя главного редактора «Советского спорта». И когда мое назначение состоялось, некоторые в лицо, соболезнуя, а другие за глаза распространялись о моем «понижении», подозревая немилость и козни. Даже если бы я попытался объяснить, что свою новую должность принял как «повышение», мне все равно бы не поверили. К тому времени я остановился на одной футбольной теме, и что могло быть «выше», чем стать редактором «Футбола»!
Редакционные посты меня не прельщали, я слишком хорошо знал, что в газетном ремесле пост — это подавленные замыслы, писание наспех, через силу, по ночам и в отпуске, бесконечное откладывание планов до лучших времен, которые так и не настанут. Но уж коль скоро помимо моего желания вышло, что мне поручили редакторскую работу, то ее совпадение с моей журналистской темой было лучшим из зол.
Но грешно не сознаться, что в конструировании и выпуске газеты затаено удовольствие. Это в самом деле увлекательно, когда казалось бы из ничего, как из пены морской, рождается номер, осуществляется то, над чем думали, бились, ради чего шли на риск, во что верили. Удовлетворение доставляло и то, что изготовляешь «товар», нечто вещественное, имеющее цену, дефицитное, что мы — не канцеляристы, а производственники. Я обожал торчать в типографии, водил дружбу с наборщиками и печатниками.
Как и всякую иную работу, газетную проще простого свести к формальному исполнению обязанностей. Футбол живет по расписанию, и «Футбол» можно делать ему вслед. Обзор высшей лиги, обзор первой лиги, текущая информация, новости из-за рубежа, переводная статья, интервью с тренером команды, оказавшейся в прорыве, с форвардом, лидирующим в споре бомбардиров, — и все 16 страничек заполнены. Такие номера не что иное, как отбывание номера. Было время, когда я урывками занимался комментированием матчей по телевидению. Пообвыкнув, ощутил, что сопровождать движения игроков и мяча можно хоть с утра до вечера, стояла бы рядом бутылка боржоми. А если задаться целью вникать в события, разгадывать психологическую подоплеку, характеризовать особенности команд, правоту одной и заблуждения другой, то тогда после полутора часов, проведенных у микрофона, выматываешься до предела. Так же и с «Футболом». Ничего не затеешь, и выйдет номер, на который глаза бы не глядели, хотя внешне и не к чему придраться.
Забавляли письма, на конвертах которых было начертано: «Отделу писем», «Отделу иллюстраций», «Секретариату», «Отделу информации», «Иностранному отделу». Бывалым читателям и в голову не могло прийти, сколько нас в редакции общесоюзного журнала, они не сомневались в нашей «солидности»,
А нас было пятеро журналистов, машинистка, выпускающий, два корректора — всего-навсего девять человек. Когда в шестидесятом затевали еженедельник, радовались, потирая руки, что решение «прошло», остальное считалось несущественным, обещали «доработаем, согласуем, поможем».
Нет худа без добра. Отслужив в еженедельнике ни много ни мало семнадцать лет, заявляю не без гордости, что наша крошечная редакция, по общепринятым представлениям, не то что несолидная, а легкомысленная, вынужденная преодолевать уйму неудобств, представляла из себя крепко сбитую, без малейшего «жирка» штатных, расслабляющих излишеств, выполнявшую все свои задачи, расписанные по дням и часам, трудовую ячейку. Было это возможно при двух условиях квалификации и душевной заинтересованности в деле. На том мы и стояли, будучи уверенными, что любой из нас способен при случае отработать за двоих, за троих. У нас попросту времени не было отвлекаться, все разговоры вертелись вокруг того, что предстояло сделать, Если назвать нашу редакцию дружной, то обязательно уточнение: в гости друг к другу не ходили, семьями не встречались. Когда надо было кого-то выручить, поддержать, делали это как бы между прочим, без словесных излияний, внешне, может быть, суховато, однако просто и с пользой. Распределяли работу между остальными, если у одного заболел ребенок, выписывали командировку переутомившемуся, чтобы отошел. Взаимозаменяемость, о которой приходилось рассуждать в обозрениях, у нас самих была отработана до автоматизма.