«Завтра в обед», — прозвучало из уст отца Олега. И тут я потеряла бдительность. Семинаристы и пунктуальность (если это не касается службы) понятия абсолютно несовместимые. В обед, по моим понятиям, это белым днём, а никак не сибирские декабрьские 18 часов. Но бурсаки рассудили иначе и явились тогда, когда по их арамейскому времени наступил обед.
Шесть часов вечера. Центр города. Пересечение улиц Советская и Герцена. Трамвайная остановка. Толпы молодёжи из университета, служащие едут по домам с работы. В кабачок подтягиваются посетители, кто-то в книжный торопится.
Из-за угла выходит девушка. В руках у неё огромный могильный крест, следом за ней, из тёмной томской подворотни выруливают шесть бурсаков в развевающихся подрясниках со здоровенным гробом наперевес. Трамвайное и автомобильное сообщение в эту минуту прекращается. Люди, идущие нам навстречу, шарахаются на рельсы, жизнь замирает. Толпа на остановке как в замедленной съёмке синхронно поворачивается вслед за нашим тихим шествием. Швейцар у «Вечного зова» давится окурком.
Впечатление, произведённое на людей, думаю, Элке понравилось.
Начинаем заносить в храм, который расположен на втором этаже. Лестница — крутая, почти отвесная. А ребятки-носильщики — все как есть разного роста. И тут один, запутавшись в полах длиннющего подрясника, запинается и падает. В рядах смятение, гроб тоже падает и со страшным грохотом съезжает по ступеням. Молчание.
— Господи Иисусе! Не выпала, слава тебе, Господи! Братия, поднимай!
Братия, для надёжности заправив подрясники в брюки, на этот раз уже без происшествий заносит Элку в храм. Уф… Начинаем читать Псалтирь. Я прочла несколько кафизм и ушла готовиться к завтрашним поминкам.
В нашей традиции положено хоронить усопших белым днём, до захода солнца. И традиции этой придерживаются все. Верующие и не верующие. Православные и не очень. Но только не работники платных погостов, как выяснилось. Отпели мы Эллу в полдень, а катафалк приехал в 17 часов.
— Аншлаг, — коротко пояснил мне водитель.
В общем, дубль два. Кладбище, как водится, за городом. Метель. Темнота. Едем. Прибыли на место упокоения часа через полтора, когда по томским декабрьским меркам уже глухая ночь. Метель неожиданно прекратилась, похолодало, и кладбище встретило нас прекрасной тихой погодой, ясным звёздным небом и полнолунием.
И в этой прекрасной в своей живописности декабрьской ночи, под светом гоголевской луны, под звон кадила и наш скромный дуэт с батюшкой, тихо поющий «Святый Боже, Свитый Крепкий, Свитый Бессмертный, помилуй нас», поредевшая процессия из скорбящих друзей делает три круга по всему кладбищу.
Как уж потом выяснили, нас уже не ждали. И носили мы Элку вдоль и поперёк меж ёлок и могил. Знакомили, так сказать…
Ну тут менеджеры спохватились, выскочили из своей избушки и направили нас к месту захоронении. Спасибо, хоть яму выкопали, и не пришлось её ещё полночи рыть, чему и нисколько не удивилась бы.
Я стоила у её могилы и мне не плакалось. Я пела, смотри на это сюрреалистическое зрелище, и улыбалась. Звёздная ночь, полная луна, висищая над крестом. И как только всё, что положено, было совершено, небо затянулось и пошёл пушистый рождественский снег. Он тут же прикрыл комьи мёрзлой земли на могиле и улёгся пышными эполетами на крест. Красиво…
Поминки начались в 22 часа. Все стереотипы уже и так были разрушены, поэтому временем уже никто не заморачивался.
Вспоминали Элкину жизнь: кто, когда и как с ней познакомился, вспоминали её «романы», вечеринки и её острейший язык и то, с каким достоинством она несла свой крест.
Потом завели патефон и слушали её любимые песни. Уходи, каждый подходил ко мне со словами:
— Уль, Элка говорила мне, что после её смерти на память можно взять…
…патефон…
…икону…
…книги…
…картину…
…и т. д.
К утру в доме почти ничего не осталось. В восемь ноль-ноль пришли семинаристы с огромными сумками и унесли всю библиотеку. Оказывается, и её Элка отписала отцу Олегу.
А в десять утра, когда я укладывала свои вещи пришли работники ЖЭКа с топором и соседями. Показали мне казённую бумагу, в которой говорилось, что Элкина квартира отходит в порядке расширения жилой площади её соседям. Подписана была бумага за три дня до Элкиной смерти.