— И еще лошадь, — сказал тусклым голосом скиф. — Киликийской породы.
— Будет тебе лошадь, клянусь Ваалом!
Скиф поведал о том, что удалось подслушать из разговоров друзей Эреда.
— Еще говори, о почтенный! — воскликнул рабби Рахмон, когда старик замолк. — Хочешь, я отдам весь этот мешочек с дебенами?
Скиф посмотрел на тяжелый мешочек в смуглых жилистых руках рабби Рахмона и опять начал говорить.
— Все, — наконец сказал он и опять начал смотреть на мешочек.
— Мало рассказал. Узнаешь больше, приходи, получишь… Подожди, а ты никому больше не рассказывало бунтовщиках?
— Никому, — ответил скиф и поплелся назад к мусорной куче.
Рабби Рахмон бежал по главной улице Тира, натыкаясь на людей и повозки. У ворот царского дворца, обитых толстыми медными листами, горящими на солнце расплавленным золотом, перевел дух, затем ударил в бронзовый гонг, предназначенный для посетителей. Ворота со скрипом разверзлись, и вскоре рабби Рахмон предстал перед начальником стражи. Полуголый араб, расписанный татуировкой и увешанный оружием, свирепо уставился на вспотевшего ростовщика.
— Беда, господин, о боги! — закричал рабби Рахмон в панике. — Я бросил все, все свои важные дела, чтобы прибежать сюда! Я уже разорен, потому что бросил все и прибежал. А как я бежал!
— Говори, пустое семя! — рявкнул араб.
— Все скажу, обязательно скажу, и только тебе, могучий воин!..
Начальник стражи в сердцах топнул и процедил сквозь зубы длинное ругательство.
— Страшное люди замыслили… О Ваал! Ниспошли мне силы! — вопил ростовщик. — Такое замыслили!.. Я знаю их имена, я знаю, где ночуют их презренные тела, я все знаю, о господин! Сколько я получу за такую весть?
Араб заскрипел зубами и, подозвав одну из своих жен, снял с ее руки браслет, швырнул его под ноги Рахмону. Тот внимательно рассмотрел узор на браслете, камень, попробовал на зуб металл, остался доволен. И только после этого рассказал все, что узнал от скифа о заговоре рабов.
Весть потрясла начальника стражи. Бунты и смуты были редки в Тире, но если случалось, то оставляли в памяти людей глубокие следы. Араб было потащил за собой ростовщика в царские покои, чтобы царь услышал о бунте из первых уст, но уж слишком грязен и непригляден был рабби. Поэтому ростовщика он прогнал прочь, подарив ему помимо браслета еще и шлепанцы со своих ног. Выйдя из дворца, ростовщик потоптался на месте и со всех ног кинулся на базар.
Базарный старшина сидел среди сутолоки под светлым тентом, толстый, усатый, с массивными перстнями на всех пальцах. Он пыхтел над необожженной глиняной табличкой, складывая длинный ряд чисел.
— Тебе я первому скажу, старый товарищ! — горячо зашептал рабби Рахмон ему на ухо. — Бунт в Тире будет! Я видел этих нечестивцев, знаю их имена. Тебе я первому скажу за двести дебенов!
Получив двести дебенов от перепуганного насмерть толстяка, рабби побежал к казармам ополченцев, таща на себе тяжелый мех со слитками.
Базарный старшина — с той же скоростью — к царскому дворцу.
Начальник ополченцев, могучий муж с холеным, как у женщины, лицом, оказался глупым и упрямым — никак не хотел давать триста дебенов, но ростовщик не уступал.
Поздно вечером Астарт и Эред, возвращаясь с верфи, увидели тщедушного усталого человечка, волочившего по земле несколько тяжелых мехов.
— Добрые прохожие, помогите слабому человеку, и боги вам воздадут… — со стоном вымолвил человек. Астарт узнал рабби Рахмона.
— Смотри ты, — удивился Астарт и, пнув мех, услышал мелодичный звон. — Ухватил где-то сухую корочку? Перед сном поклевать?
Молодые люди взвалили мехи и, подтрунивая над рабби, едва ворочавшим языком, донесли их до его убогого логова, мало похожего на человеческое жилье. В знак благодарности ростовщик угостил их черствым хлебом, который и сам с удовольствием уписывал, и сильно разбавленным дешевым вином, в котором плавали островки плесени.
ГЛАВА 12
День жертвоприношений
Все свои надежды Астарт возлагал на лодку. И вот она готова — стройное создание из кедра. Мачта — из цельного ствола молодой пальмы. Парус сшила Агарь. Ни одного металлического гвоздя или скобы не было вбито, все держалось на бамбуковых клиньях и тростниковых нитях — такова была традиция финикийских кораблестроителей. Хананейские кормчие Тира, Сидона, Гебала смело прорывались на них через рифы и прибойную волну к самым неудобным берегам, не боясь, что судно подведет, даст течь или развалится от ударов днища о камни.
Астарт щедро смазал днище китовым жиром для предохранения от древесного червя. Предстояло последнее: принести жертву Мелькарту.
Астарт и Эред выбрали на базаре молодого чернокожего раба с кроткими глазами газели и повели его в храм, оставив работорговцу царский перстень.
Когда-то храм Ваала, или Мелькарта, покровителя Тира, стоял на отдельном малодоступном островке, был неказист. По сути дела, он представлял собой площадку для жертвоприношений, окруженную сложенными из камня стенами, — архаический храм, оставшийся, может быть, с каменного века. Но лет за триста—четыреста до описываемых событий могущественный царь Тира Хирам Первый снес древние храмы, построил новые, более подходящие для столицы огромной морской державы. В то же время была засыпана мелководная, заросшая водорослями лагуна, за счет чего значительно расширилась базарная площадь и район островного Тира, названного греками Еврихором. Кроме того, был засыпан пролив, разделяющий островок с храмом и город. Таким образом, мрачный, сложенный из дикого камня храм Мелькарта, построенный Хирамом, оказался на оконечности скалистого мыса, с трех сторон окруженного морем. В память о себе могучий царь установил в храме большую колонну из чистого золота, добытого в ливийских колониях тирян.
Друзья прошли над обрывом по узкой дороге, выложенной каменными плитами с выбитыми на них нравоучительными изречениями, благоговейно склонившись, вползли в храмовую тень. Преклонили колена перед священной золотой стелой царя Хирама, затем перед светящимся в полумраке смарагдовым четырехугольным столпом, чудом античного мира. Чтобы посмотреть на этот столп, приезжали из Аравии, Иберии, Индии.
В глубине храма показался лысоголовый жрец, высокорослый, величественный, чуть-чуть похожий на мясника из базарной лавки.
— Что вам надобно, о смиренно ползающие?
Астарт объяснил, не поднимая головы. Мелькарт для Астарта — больше, чем бог, которому нужно поклоняться и которого нужно бояться. Это путеводная звезда его жизни, опора в странствиях и в дерзкой борьбе с чужими богами.
Друзей провели в святая святых храма ному изваянию, дельфина с рогатой головой бога клубы мирры, ладана, сильфия тускло поблескивала золотая чешуя. В большой каменной чаше перед ликом Мелькарта — груда облитых нефтью поленьев.
Астарт выложил на столик несколько мелких, как маслины, слитков серебра — каждый достоинством в 1 ките: такова была плата за ритуал. Даже столь могучий и всесильный бог пристрастен к жалким земным дарам. Из клубов благовонного дыма появился жрец, приставленный к алтарю. Очертания его фигуры были расплывчаты, словно он был невесом и вот-вот взлетит в воздух. Жрец произнес речитативом:
— Да будет Ваал силою! Слава, хвала и восхваление Высшему Отцу, Повелителю Сущего и Несущего, Властителю Моря и Времени, Покровителю Удачи, Разящему Мечу Ханаана! Сжалься и прими, о Мелькарт, Царь Неба и Тира, скромную жертву кормчего по имени Астарт и друга его по имени Эред. Снизошли свое милосердие и благость свою на их новую лодку. Да не порвется парус ее! Да не протечет днище ее! Да не обломится мачта ее! Да не ударится она о злобный камень! Аминь!
Двое рослых жрецов подвели к алтарю чернокожего раба с глазами газели. Он был еще почти мальчик и дрожал при виде зловещих приготовлений. Он робко упирался и плакал, не смея звуком своего голоса нарушить пугающую тишину. Жрец алтаря поднял Священную Палицу для оглушения жертв.