Раскаты грома потрясли небо, хлынул яростный ливень. Лес наполнился густым неумолчным гулом. Хананеи упрямо шли вперед по щиколотку в воде, используя щиты вместо зонтов.
Вскоре тропа исчезла — перед мореходами разлилось обширное болото, оказавшееся деревенской площадью. Несколько хижин смутно выделялось в сером плотном потоке струй. Мореходы бросились к ближайшей, но Фага вдруг вскрикнул и, наклонившись, стал что-то искать в мутной воде. Он медленно разогнулся, подняв со дна за руку неподвижное тело.
— Женщина, — прошептал он и боязливо оглянулся. Труп был сильно порчен червями и сыростью, но все же можно было разглядеть груди и сильно вытянутые мочки ушей с раковинками вместо серег.
Астарт заглянул в черный проем, одновременно служивший дверью и окном в туземной хижине: и здесь были трупы.
Разведчики обыскали все селение, но не нашли ни одного живого человека. В последней, наполовину сгоревшей хижине наткнулись на свору объевшихся мертвечиной вислоухих красношерстных собак. Не в силах подняться, собаки скалили клыки и глухо рычали.
Эред выудил в воде надломленную рогатку с длинным черенком и обрывком волосяной веревки.
— Да, — подтвердил Астарт его догадку, — арабы. Египтяне надевают на рабов колодки, сабеи — вот такие рогатки на шеи, а руки привязывают к черенку.
Ливень кончился внезапно, и солнце заискрилось в каплях, гирляндами повисших на листьях и рваных краях травяных крыш.
Разведчики увидели остатки заброшенного размытого огорода и развалины каких-то сооружений.
— Похожи на медеплавильные печи, — заметил кто-то.
Вода медленно убывала, обнажая трупы, разбросанные сосуды из глины и заиленные долбленые колоды, неизвестно для чего предназначенные.
— Чего тут еще ждать, — голос Анада вывел тирянина из задумчивости.
— Да, конечно, — Астарт окинул последним взглядом невеселую картину, и солнечный, ослепительный блеск показался неуместным, — нужно возвращаться.
После нескольких дней плавания вдоль обезлюдевшего побережья хананеи высадились в устье небольшой реки. Над манграми взвилась узкая лента белого дыма.
— Люди! — заорал Анад. — Сигнальный дым!
Разведчики брели по грудь в жидком иле, спеша, моля богов, чтобы путеводный дымок не исчез. Вокруг — островки из переплетений воздушных корней, деревья будто поднялись на ходулях, спасаясь от грязи. Пучеглазые рыбешки шлепались в тонкий слой воды над илом при приближении людей.
Наконец выбрались на твердую почву, оставляя в траве грязевые дорожки.
Зловещие звуки африканских тамтамов прогнали всю радость. Разведчики остановились, тревожно прислушиваясь. «А вдруг они примут нас за сабеев?» — пришло на ум многим из них. Грозная музыка джунглей надвигалась со всех сторон. Мекал увидел прямо перед собой сидящего на дереве чернокожего воина со страшно расписанным лицом.
— А-а! — закричал юноша.
Негр метнул копье. Кто-то из разведчиков упал. Со всех сторон появились дикие маски, расписанные белыми, красными и синими полосами. Хананеи, сбившись в кучу, отступали к манграм, прикрываясь щитами. Неожиданно Анад провалился в яму, не успев даже крикнуть. На дне ямы был вбит острый короткий кол, обмазанный чем-то липким и дурно пахнущим. Анад начал поспешно рыть ступеньки в стене, чтобы вылезти. Он панически боялся рассерженных ливийцев и благодарил богов, что не напоролся на кол. Выбравшись из ямы, он тут же провалился в другую, еще более глубокую и с кольями на дне, покрытыми водой. При падении он сильно повредил ногу. «Не выбраться!» — пронзила ужасная мысль. Анад похолодел: ведь никто не видел, куда он исчез.
Боевой клич вырвался из сотен глоток. Хлюпающие, чавкающие звуки удалялись. Разведчики скрылись в мангровых зарослях.
Над ямой склонился чернокожий воин в боевой раскраске. Негр и финикиец долгое время разглядывали друг друга. «Ударит копьем», — подумал Анад, покрываясь холодным потом. Но ливиец подал руку. Анад растерялся. Когда финикиец выбрался из ямы, его обступило множество раскрашенных воинов.
— Я не сабей, — сказал финикиец.
Один из воинов, высокий и мускулистый, с ожерельем из змеиных голов на груди, что-то громко произнес и показал пальцем на пленника.
«Убьют!» Анад решил дорого отдать жизнь. Он вырвался из кольца, встал в боевую стойку, прикрыв левый бок щитом, выставив вперед меч.
Тот же воин указал копьем в сторону мангров и долго что-то говорил Анаду. Тот в конце концов понял, что путь для бегства открыт, и припустил во весь дух. Вдогонку ему не кричали и не свистели, как бы обязательно поступили цивилизованные хананеи.
Узнав о приключении Анада, Астарт глубокомыслен но заметил, что поступок ливийцев говорит о их разумности и доброте.
Несколько дней и ночей плыли вдоль скалистых рифов, не рискуя приблизиться к берегу. Но издерганные, полуголодные люди требовали отдыха, и адмирал в конце концов согласился устроить лагерь на небольшом островке, поросшем буйным леском.
Корабли пристали к берегу, утопив форштевни в густой прибрежной зелени, опутанной лианами и расцвеченной гроздьями ярких цветов. Настороженные, готовые ко всему, ступили на остров мореходы, обыскали его. И мирной, желанной музыкой застучали топоры, загудело пламя в кострах.
Темнота стремительно окутывала море и берег, усиливая страх финикиян перед неизвестностью. Адмирал распорядился от каждого экипажа выделить часовых и расставить их по береговой линии острова, чтобы беда не могла нагрянуть нежданно.
Астарт, Эред, Агенор и мореходы сидели у костра, стреляющего в небо искрами, с недоверием смотрели на котел, в котором варилось мясо морской черепахи. Фага нашел ее на отмели полуразложившейся, но уверял, что доведет до съедобного состояния. Правда, на кораблях еще оставалось зерно и вяленая рыба. Но рыба за многодневное плавание осточертела, да и от сырости в ней завелись черви. Зерно предназначалось для сева, и Альбатрос пообещал оторвать голову тому, кто посягнет на неприкосновенный запас.
К их костру подошел злой, взвинченный Медуза, которому выпала тяжкая доля быть старшим среди дозорных.
— Кого вы послали в дозор? — едва сдерживаясь, проговорил он. — Кого?
— Анада, — сказал Агенор. — У него острый глаз и охотничий слух.
— Клянусь небом, вы послали жалкого, глупого мальчишку, чтобы самим не идти!
Он уставился на Астарта.
— Я пойду, — произнес Эред, почуяв неладное, л начал собираться.
— Медуза меня ловит на крючок, — насмешливо заговорил Астарт. — Покажи-ка нам, Медуза, свои сандалии.
— Может, тебе что другое показать? — взорвался Медуза, сжимая устрашающих размеров кулаки. — Кто ты такой, тирянин? Не много ли на себя берешь?
— Не перестанешь орать… — Астарт встал перед Медузой, широко расставив ноги, — я тебя заткну — век не откупорят. Думаешь, не знаю, что ты попросил Ораза написать мое имя на подметках твоих сандалий? Я знаю этот египетский обычай — ты хочешь попрать мой дух и наслать на меня беды.
Медуза начал топать, отпечатывая на влажном песке рисунок подошвы, приговаривая:
— На! Еще на! И еще…
И пошел с победным пламенем в глазах. — Я пойду вместо Анада, — сказал Эред, останавливая за руку Астарта, и повторил твердо: — Я пойду! — Они подумают — я струсил! — воскликнул Астарт в сердцах. — Пойдет Эред, — подал голос Агенор. — Принесу пожевать, когда будет готово! — крикнул вслед Эреду румяный и озабоченный Фага. — Если Медузой к тому времени не закусишь…
Мореходы рассмеялись, не подозревая, как близок Фага к истине.
Эред догнал Медузу уже в зарослях — сквозь стену листвы с трудом пробивались отсветы костров — и схватил его за руку.
— Ты!.. Ты!.. — рассвирепел тот. — На кормчего! Да видит боги!..
Эред сдавил руку Медузы, приговаривая сквозь зубы:
— Я всегда молчал. Я всегда был покорен и покладист. Но сегодня… сегодня ты сожрешь свои сандалии вместе с ремешками и грязью на подметках. И поклянешься Ваалом, что никогда… никогда не причинишь зла Астарту.