Несмотря на то, что дипломатическая Юлочка, разыгрывая в первый раз и без репетиции новую сцену, чуть не испортила свою роль перебавленным театральным эффектом, Долинский был совершенно обманут. Сконфуженный неожиданным страстным порывом Юлочки и еще более неожиданным явлением Аксиньи Тимофеевны, он вырвался из горячих Юлочкиных объятий и прямо схватился за шапку.
- Боже мой! Аксинья Тимофеевна все видела! Ока первая сплетница, она всем все разболтает,- шептала между тем, стоя на прежнем месте, Юлочка.
- Что ж такое? Это все равно,- пробурчал Долинский.- Прощайте.
- Куда же вы? Куда ты! Подожди минутку.
- Нет, прощайте.
Долинский ничего не слушал и убежал домой.
По выходе Долинского Юлинька возвратилась назад в зал, остановилась среди комнаты, заложила за затылок руки, медленно потянулась и стукнула каблучками.
- Вот уж именно что можно чести приписать,- заговорила, тихо выползая из темной комнаты, Аксинья Тимофеевна.
Юлочка нервно вздрогнула и сердито оторвала:
- Фу, как вы всегда перепугаете со своим ползаньем!
- Однако, сделайте же ваше одолжение: что же он обо мне подумает? говорила Юлиньке ночью матроска, выслушав от дочери всю сегодняшнюю вечернюю историю в сокращенном рассказе.
- А вам очень нужно, что он о вас подумает? - отвечала презрительно, смотря через плечо на свою мать, Юлинька.
- Нужно или не нужно, но ведь я же, однако, не торгую моими детьми.
- Не торгуете! Молчите уж, пожалуйста!
- Торгую! - крикнула азартно матроска.
- Ну, так заторгуете, если будете глупы,- отвечала спокойно Юлия.
Одним словом, Долинский стал женихом и известил об этом сестру.
"Да спасет тебя господь бог от такой жены,- отвечала Долинскому сестра. - Как ты с ними познакомился? Я знаю эту фальшивую, лукавую и бессердечную девчонку. Она вся ложь, и ты с нею никогда не будешь счастлив".
Долинскому в первые минуты показалось, что в словах сестры есть что-то основательное, но потом показалось опять, что это какое-нибудь провинциальное предубеждение. Он не хотел скрывать это письмо и показал его Юлиньке; та прочла все от строки до строки со спокойным, ясным лицом, и, кротко улыбнувшись, сказала:
- Вот видишь, в каком свете я должна была казаться. Верь чему хочешь,-добавила она со вздохом, возвращая письмо.
"Не умею высказать, как я рада, что могу тебе послать доказательство, что такое твоя невеста,- писала Долинскому его сестра через неделю.-Вдобавок ко всему она вечно была эффектница и фантазерка и вот провралась самым достойным образом. Прочитай ее собственное письмо и, ради всего хорошего на свете, бога ради не делай несчастного шага".
При письме сестры было приложено другое письмецо Юлиньки к той самой приятельнице, которая всегда служила для нее помойной ямой.
"Я наконец выхожу замуж,- писала Юлинька между прочим.- Моя нежная родительница распорядилась всем по своему обыкновению и сама без моего ведома дала за меня слово, не считая нисколько нужным спросить мое сердце. Через месяц, для блага матери и сестры, я буду madame Долинская. Будущий муж мой человек очень неглупый и на хорошей дороге; но ужасно не развит, и мы с ним не пара ни по чему. Живя с ним, я буду исполнять мой долг и недостаток любви заменю заботою о его развитии, но жизнь моя будет, конечно, одно сплошное страдание. Любить его, увы, я, разумеется, не могу. Как я понимаю любовь, так любят один раз в жизни; но... я, может быть, привыкну к нему и помирюсь с грустной необходимостью. Моя вся жизнь, верно, жертва и жертва и кому? Что он? Что видит в нем моя мать и почему предпочитает его всем другим женихам, которые мне здесь надоедают, и между которыми есть люди очень богатые, просвещенные и с прекрасным светским положением? Я просто не умею понять ничего этого и иду, яко овца, на заклание".
Долинский запечатал это письмо и отослал его Юлиньке, та получила его за обедом, и как взглянула, так и остолбенела.
- Что это? - спросила ее матроска, поднося к своим рачьим глазам упавшее на пол письмо. "Милая Устя! - прочла она и сейчас же воскликнула: "А! верно, опять романтические сочинения!"
- Оставьте! - крикнула Юлинька и, вырвав из рук матери письмо, торопливо изорвала его в лепесточки.
- Да уж это так! Героиня!
Юлинька накинула на себя капот и шубку.
- Куда? - крикнула матроска.- К милому? Обниматься? Теперь прости, мол, голубчик!
- А хоть бы и обниматься! - отвечала, проходя, Юлинька и исчезла за дверью.
- Ты у меня, Викторина, смотри! - заговорила, стуча ладонью по столу, матроска.- Если еще ты, мерзавка, будешь похожа на эту змею, я тебя, шельму, пополам перерву. На одну ногу стану, а другую оторву.
Викторина молчала, а Юлинька в это время именно обнималась.
- Это была шутка, я нарочно хотела попытать мою глупенькую Устю, хотела узнать, что она скажет на такое вовсе не похожее на меня письмо; а они, сумасшедшие, подняли такой гвалт и тревогу! - говорила Юлинька, весело смеясь в лицо Долинскому.
Потом она расплакалась, упрекала жениха в подозрительности, довела его до того, что он же сам начал просить у нее прощения, и потом она его, как слабое существо, простила, обняла, поцеловала, и еще поцеловала, и столь увлеклась своею добротою, что пробыла у Долинского до полуночи.
Матроска ожидала дочь и, несмотря на поздний для нее час, с азартом вязала толстый шерстяной чулок. По сердитому стуку вязальных прутиков и электрическому трепетанию серого крысиного хвоста, торчавшего на матроскиной макушке, видно было, что эта почтенная дама весьма в тревожном положении. Когда у подъезда раздался звонок, она сама отперла дверь, впустила Юлочку, не сказав ей ни одного слова, вернулась в залу, и только когда та прошла в свою комнату, матроска не выдержала и тоже явилась туда за нею.
- Ну, что ж? - спросила она, тяжело рассаживаясь на щупленьком креслице.
- Пожалуйста, не рвите чехла; его уж и так более чинить нельзя,-отвечала, мало обращая внимания на ее слова, Юлия.
- Не о чехлах, сударыня, дело, а о вас самих,- возвысила голос матроска, и крысиный хвостик закачался на ее макушке.
- Пожалуйста, беспокойтесь обо мне поменьше; это будет гораздо умнее.
- Да-с, но когда ж этот болван, наконец, решится? Юлинька помолчала и, спокойно свертывая косу под ночной чепец, тихо сказала:
- Дней через десять можете потребовать, чтобы свадьба была немедленно.
Матроска, прищурив глаза, язвительно посмотрела на свою дочь и произнесла:
- Значит, уж спроворила, милая?
- Делайте, что вам говорят,- ответила Юлинька и, бросив на мать совершенно холодный и равнодушный взгляд, села писать Усте ласковое письмо о ее непростительной легковерности.
- Готов Максим и шапка с ним,- ядовито проговорила, вставая и отходя в свою комнату, матроска.
Через месяц Юлинька женила на себе Долинского, который, после ночного посещения его Юлинькой, уже не колебался в выборе, что ему делать, и решил, что сила воли должна заставить его загладить свое увлечение. Счастья он не ожидал, и его не последовало,
Месяца медового у Долинского не было. Юлинька сдерживалась с ним, но он все-таки не мог долго заблуждаться и видел беду неминучую. А между тем Юлинька никак не могла полюбить своего мужа, потому что женщины ее закала не терпят, даже презирают в мужчинах характеры искренние и добрые, и эффектный порок для них гораздо привлекательнее; а о том, чтобы щадить мужа, хоть не любя, но уважая его, Юлинька, конечно, вовсе и не думала: окончив одну комедию, она бросалась за другою и входила в свою роль. Мать и сестру она оставила при себе, находя, что этак будет приличнее и экономнее, Викторина, действительно, была полезна в доме, а матроска нужна. Первые слезы Юлиньки пали на сердце Долинского за визиты ее родственникам и благодетелям, которых Долинский не хотел и видеть. Матроска влетела и ощипала Долинского, как мокрого петуха.