Не дёрнуться, не отпрянуть и не разбудить её оказалось самым трудным, что он когда-либо делал в жизни. Взять под контроль собственные низменные инстинкты и то было легче.
Дэш всё же чуть отодвинул бёдра, чтобы не выдать ненароком, насколько отчаянно он нуждается в женской ласке. Проклятье, нужно было соглашаться на приглашение Ирии, но он так спешил выполнить указание старейшин, что не посмел задержаться в озёрном крае ни на минуту, а ведь она так старалась его заманить…
Или же стоило жениться на Сорше ещё два цикла назад. Впрочем, тут Дэшшил не виноват. Он уже давно подумывал о семье, созрел и даже всерьёз поднимал этот вопрос в разговоре с её отцом — одним из наездников. Но Сорша объявила, что ещё не видела мир и не собирается запирать себя в долине с самым занудным эвертом на свете.
Если б не это, глядишь, и не лежал бы он сейчас на голой земле, изнывая от желания к…
«Кого ты пытаешься обмануть?»
Будь рядом странники, они бы вдоволь над Дэшем поиздевались. Выволокли бы наружу всё спрятанное и закрытое на тысячу замков, выстроили бы в стройный ряд и ткнули б носом в каждую невольную мыслишку, мелькнувшую в его голове за последние дни.
Даже странно, что они выдали Кире только один его секрет, да и то между делом, не заостряя внимания. Обычно твари нарочно рвут крепкие связи, ссорят близких и наслаждаются каждым мгновением чужой боли.
«И давно это у вас с Кирой связь, да ещё и крепкая?» — насмешливо протянул внутренний голос, и Дэшшил скривился.
Наверное, с тех пор, как они вдруг решили поспать едва ли не в обнимку.
Кстати, как это произошло?
Он совершенно не помнил, как засыпал и чем закончилось общение со странниками. Только мерзкий шёпот сотен голосов, настойчивых и беспощадных.
И её ответы. Дэш помнил её ответы.
Дыхание Киры изменилось. Она поёрзала, с шумом втянула воздух и застыла в его руках натянутой тетивой.
Не вырвалась. Не закричала. Вообще больше не издала ни звука. Только сердце застучало громче.
И Дэш молчал, желая узнать, во что это выльется.
Минута. Две. Три.
— Ещё ночь? — наконец раздался хриплый шёпот.
— Мы под крылом Чешки, — отозвался Дэшшил.
Он сам так и не проверил, рассвело ли уже, но вышколенный организм утверждал, что проспали они как минимум часов шесть. Наверняка солнце уже встало — даже в отражённом мире, где странники в силах ненадолго оттягивать неизбежное. В других обстоятельствах Дэш бы давно вскочил и ринулся на разведку, однако бок зверя мирно вздымался за спиной, а значит, угрозы не было.
— Не помню, как уснула.
— Я тоже.
И вновь тишина.
Рука затекла, но вытаскивать её из-под головы Киры не хотелось.
— Странники не солгали? — неожиданно спросила она.
Дэш напрягся.
— О чём?
— О том, что ты чувствуешь вину, потому и держался на расстоянии.
Что же творится в её разуме, если это второй всплывший после пробуждения вопрос?
— Странники не умеют лгать, — ответил Дэшшил после небольшой паузы.
И плевать на всё. Ведь и правда же виноват…
— Тебе так стыдно за предательство своих, что противно рядом со…
— Что? — откровенно опешил он. — Где ты откопала эту чушь?
— Сам же сказал.
И голос — ломкий, хрупкий как стекло.
Не сдержавшись, Дэш приподнялся на локте и, перевернув Киру на спину, навис сверху. Мрак под крылом не был совсем уж непроглядным, и слёзы в её глазах не заметил бы только слепой.
— Я виноват перед тобой, — как можно ровнее произнёс Дэшшил, хотя внутри всё клокотало. — Я отдал тебя старейшинам, хотя уже тогда сомневался в их мотивах. Я набросился на Ши и чуть тебя не убил. Ты умирала, Кира. Лежала на земле переломанная, а я…
Пришлось прерваться, потому что спокойствия надолго не хватило. Вновь накатили чувства, испытанные в тот жуткий миг.
Беспомощность.
Боль.
Паника.
Он уже и не помнил, когда в последний раз чего-то так боялся. Даже когда в юности впервые сорвался со спины крылана и полетел в воду с высоты птичьего полёта, и то не дрогнул. И когда впервые схлестнулся в воздухе с астари. И когда в одиночку противостоял целой группе лесных отморозков.
Всё это казалось ерундой, глупостью. Но глядя на искорёженное тело той, кого недавно называл пустышкой, Дэш понимал, что с её смертью этот мир покинет нечто очень важное, и на языке тлела горечь, потому что ни ему, ни кому-то другому не выпало шанса узнать, оценить, прочувствовать…
Он как будто растоптал первый росток на бесплодной выжженной земле.