Обычно авторы использовали два варианта: либо всё свершалось из-за попыток избежать предначертанного, либо — из-за попыток его приблизить.
Кира решила не делать ни того, ни другого.
Она просто притворится, что ничего не слышала. Что никогда не встречала Эйо. Что не задавала своих дурацких вопросов.
И действовать будет по обстоятельствам, помня, что обещала Дэшу выжить.
Что он пахнет хвойным лесом.
Что спит, подгребая под себя подушки.
И что борода у него растёт очень медленно, а с ней он наверняка забавный — обязательно надо увидеть.
И тогда всё получится.
Как-нибудь.
Может, как сказал Эйо, а может, как мечталось во время недолгого и тревожного сна в корабельной темнице.
Сигнал она всё же пропустила и так и не узнала, в чём тот заключался.
Наверное, какая-то вспышка в небе. Ракетница? Как у них тут с этим делом? И видать ли отсюда столь далёкий берег?
В общем, это было что-то беззвучное. Зримое.
Что Кира проморгала.
Просто в один момент тишину рассветного пляжа вдруг нарушил выкрик:
— Сейчас!
И Кира и две другие оболочки как заводные куклы синхронно повернулись к морю. К цели. К смерти.
Покус заранее объяснил, что делать, потому что ей, в отличие от прочих, никто не мог приказывать, тем более мысленно. Он долго распинался о том, какой силы нужна волна, но стоило переключиться на внутреннее зрение, как все эти разговоры потеряли смысл.
Не было расчетливых и согласованных действий. Не было её и других. Направленного удара тоже не было.
Киру просто затянуло в сияющий торнадо чужой силы.
Мощный, неумолимый, огненной воронкой зависший над пока ещё безмятежным морем. И казалось, что не создавал его никто из живых, ибо не может нечто подобное быть деянием рук и помыслов смертных.
В конце концов, что Покус знал о стихийной магии?
К этой воронке от оболочек и Киры тянулись нити энергии; сердца их бились, чтобы она росла и жила; кровь струилась по венам стихийниц, чтобы пламенный вихрь питался и в конечном итоге взорвался, раздробив острова и ударной волной обрушив на осколки гибельные воды.
Кира словно наяву видела неизбежный исход, хотя до него нужно было влить в эту энергетическую бомбу ещё немало силы. Выложиться до капли.
Если так пойдёт, то разве ж от неё что-то останется, чтобы Фрил удовлетворил свой научный интерес?
От этой мысли стало смешно.
Грустно.
Страшно.
И Кира не могла остановиться — как прервать то, чего не начинала? — как не могла остановить других. Особенно, когда с северо-запада к воронке устремилось ещё несколько пылающих энергетических потоков.
Сарния вступила в бой.
Вот только безвинный враг и не думал обороняться.
«Так не должно быть, — билось под кожей. — Мы энергия. Мы сила. Мы едины с миром».
Кира мысленно тянулась к островам, к оставшимся там оболочкам, и пыталась уцепиться хоть за одну нить, но пальцы жгло, по щекам хлестал обжигающий ветер, воронка росла…
«Так не должно быть».
Не мог Торн оказаться настолько придурочным, чтобы выбросить в пространство ядерную боеголовку и не предусмотреть код отмены. Предохранитель. Защиту от взлома. Что-нибудь.
Это же его мир, чёрт возьми! Его дети, племянники, воспитанники, седьмая вода на киселе! Какая разница, кто?
«Мы природа. Мы едины с миром. Мы…»
Иначе и спасать всё это бессмысленно.
И смерть бессмысленна. И жизнь. Любая жизнь в этом и в других мирах.
Сколько их? Сотни? Тысячи? Мириады.
Звёзды, планеты, моря, острова.
Созидание. Разрушение. Хаос.
Всё едино. И пусто.
Мысль занозой впивалась в разум.
«Мы тьма и свет. Мы суть. Мы…»
Пластиковые игрушки. Домашние питомцы.
«Любимица Торна. Ошибка Торна».
В чём же он всё-таки ошибся?
Трава зелёная. Небо синее. Море пенное.
Люди живые.
Или элорги, эверты, эсарни — всё одно. А мёртвые, но дышащие — это неправильно.
Ошибка.
Так зачем?
Кира окончательно потерялась в вихре — своей-чужой силы, своих-чужих мыслей, своих-чужих чувств.
«Мы?» — спросила она в никуда.
«Мы, — внезапно донеслось из пустоты. — Мы».