По улицам шныряли мальчишки-разносчики, торопясь доставить посылки; грузный мельник резво погонял кривоногую висху, тащившую за собой телегу с мешками; а рыночная площадь уже была до отказа забита горластыми торговцами и не менее горластыми покупателями. Шустрые воришки мелькали то тут, то там, и после каждого их появления с какой-нибудь стороны рынка раздавался возмущенный вопль.
Кира наблюдала за царившей на улице суматохой и ленивым кружением снежинок через мутное оконное стекло и невольно хмурилась, прислушиваясь к разговору в соседней комнате. Мать говорила громко и жалобно, а её гостья, наоборот — строго и настолько тихо, что даже приходилось самой додумывать некоторые фразы, которые не удалось разобрать полностью.
— …по воле Торна. — В голосе эзмы Таротто звучали успокаивающие нотки. — …Нельзя игнорировать знаки…
— Да какой же это знак! — прорыдала матушка. — Она всего лишь поранилась, эзма! Дети часто сами себя увечат…
— Не плачь и не противься. Её ждет великое будущее.
— Великое… я знаю… ты слышала, как она играет?..
Саму Киру величие волновало мало. Жаль, конечно, покидать родной дом, бросать музыку и оставлять матушку совсем одну на этом свете, но другого выхода не было. И дело тут не в эзме — одной из немногих последовательниц Торна, что пытались образумить детей Сестёр, напомнить им о равновесии. И не в каком-то долгожданном знаке. Просто Кира знала, что и ей самой, и её близким, и даже абсолютно посторонним незнакомцам вскоре будет очень плохо.
Как когда съедаешь неспелую ягоду и болит живот, только хуже. Почти смертельно.
Кира чувствовала это. Слышала в шелесте листвы. В голосе ветра. В шёпоте моря. В криках птиц. И даже не удивилась, когда в прошлый синий день случайно упала и ударилась об острый камень, отчего на виске вдруг расцвёл чёрный узор, совсем не похожий на обычный синяк.
Говорили, Торн любит помечать своих любимиц.
Эзма Таротто явилась в их скудно обставленные комнаты на следующий же день, хотя о происшествии никому не рассказывалось. Но десница бога и не нуждалась в досужих сплетнях, чтобы узнать истину.
Торн наконец-то послал знак.
Матушка зря противилась неизбежному и так переживала. Звёзды не погасить одной лишь силой мысли, реку не повернуть вспять, коли тебе не подвластны стихии. А богов и вовсе от задуманного не отговорить — ни слезами, ни угрозами.
Сама Кира в данный момент казалась себе опустошённой, бесчувственной и приговорённой.
«Твои мысли слишком мрачны, — вдруг раздался в голове голос эзмы. — В этом мире нет предрешённых судеб. Есть только намеченные пути, и каждый волен сам выбирать, как пройти свой. Иди сюда и успокой мать. Ты должна покинуть дом без скорби и сожалений. Уже совсем скоро земля расколется на части…»
Кира прильнула к окну и, задрав голову, посмотрела в небо. В тот миг оно казалось таким далеким и чужим, что захотелось плакать. Сердце сдавило невидимыми щипцами, и что-то противно защекотало в носу. Встряхнув чёрными волосами, Кира поспешила слезть с подоконника и быстрым шагом направилась в соседнюю комнату, где всё так же надрывно рыдала матушка и что-то успокаивающе шептала ей эзма Таротто.
Вскоре Кире Эверии Престо предстояло стать кем-то другим.
Вскоре миру предстояло измениться до неузнаваемости…
Содрогнуться от магии, попавшей не в те руки…
От войн за право называться лучшими…
От противостояния разума, силы и чувств, что никак не могу ужиться по-соседству…
Миру предстояло расколоться на три части…
А выросшей Кире стать вместилищем для мощи стихий…
…Теперь она знала всё.
Не просто знала — видела, чувствовала, создавала и разрушала.
Помнила каждый свой шаг с самого первого вздоха, каждое сказанное слово. Оценивала каждое принятое решение. Заново переживала каждую победу и неудачу.
И мечтала вновь всё забыть.
Любимица Торна.
Ошибка Торна.
Она и ещё четырнадцать таких ошибок, что, благодаря самоуверенности богов, лишились всего.
Детства. Родных. Любимых.
А живые, как всегда, всё переврали. Выдумали для себя оправдание, причину, повод. Ведь так страшно смотреть в пустые чёрные глаза и не находить в них души. Страшно сознавать, что пятнадцать юных стихийниц в один миг предпочли уйти, лишь бы не следовать чужой воле.
Они всегда были особенными.
Самыми сильными. Самыми талантливыми.
Каждая по-своему, но говорили, мол, Торн отметил их всех своей искрой, своим дыханием. А кого-то ещё и шрамами.