Оставшись одна, Роберта снова погладила заветное ожерелье. Если ей будет грозить опасность, рубин потемнеет. Она решила не спускать с камня глаз, где бы Гордон Кэмпбел ни встретился ей на пути.
Невольно образ маркиза возник перед мысленным взором, и что-то похожее на улыбку тронуло уголки ее губ. Что ни говори, Кэмпбел был чрезвычайно привлекательным мужчиной. Его резкие, но красивые черты и выразительные чувственные губы заставляли сердце девушки биться сильнее. Пронзительные серые глаза тревожили и вызывали беспокойство. Казалось, они смотрят ей в самую душу и за всей ее внешней бравадой в глубине видят робость и неуверенность.
И тут Роберта вспомнила Генри Талбота. Но как ни пыталась, вызвать милый и приятный образ маркиза Ладлоу не смогла. Она почувствовала стыд и вину перед ним.
Почему ей так трудно представить себе его улыбающееся лицо? Ведь она любит его, разве не так?
Отогнав от себя эти запутанные, тревожные мысли, она поднялась с постели и принялась одеваться. Желая разочаровать маркиза Инверэри, она оделась так просто, как только было возможно: в шерстяную черную юбку, льняную белую блузу и старые башмаки. Но неожиданно этот строгий наряд только оттенил истинную красоту ее свежего молодого лица. На шею она надела подаренное ожерелье, и его звездный рубин заалел поверх блузы. Потом заплела черные как смоль волосы в одну толстую косу, перебросила через руку черный плащ и взяла перчатки для верховой езды.
Ровно в одиннадцать часов Роберта покинула спальню и не спеша двинулась по коридору. Хотя эта стратегия по приручению маркиза нравилась ей, она все же не осмелилась заставить его ждать более часа. Спустившись до конца лестницы, Роберта увидела дядиного дворецкого, открывавшего дверь, чтобы впустить гостя.
Одетый, словно сам сатана, с ног до головы в черное, решительной походкой в вестибюль вошел Гордон Кэмпбел. Неужели он только что явился?
– Ты опоздал! – крикнула Роберта.
С приветливой улыбкой маркиз поднял на нее взгляд, и она почувствовала, что тает. Его улыбка могла бы осветить целый дворец.
– Мне кажется, я как раз вовремя, – сказал Гордон, проходя через вестибюль.
– Ты же сказал, в десять часов, – напомнила ему Роберта несколько укоризненным тоном. – А сам пришел на час позже.
– Я имел в виду в десять часов, плюс еще час, который ты заставишь меня ждать.
Точность его расчетов удивила Роберту. Она откинула голову назад, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. Как он узнал о ее намерении?
– Я была давно готова и ждала целый час, – солгала она, стараясь заставить его оправдываться. – Я увидела в окно, как ты подходишь.
– В таком случае, извини за опоздание, – ответил Гордон, поднеся ее руку к губам. Потом ухмыльнулся и добавил: – Но неужели мать не научила тебя скромности? Леди никогда не должна признаваться, что с нетерпением ждала мужчину.
В замешательстве Роберта открыла уже рот, чтобы объяснить, что она вовсе не торопилась, но, к несчастью, Гордон оказался более искушен в словесной дуэли, язык и ум его были куда проворней.
– Закрой свой ротик, – смеясь, сказал он ей. – А то ты словно приглашаешь туда мой язык.
Не стоило так говорить с неискушенной девицей. Гордон понял это сразу, но слова уже слетели у него с губ.
– Иди ты к черту! – огрызнулась Роб и повернулась, намереваясь опять подняться в спальню.
Мягко, но уверенно Гордон схватил ее за локоть и остановил.
– Извини, пожалуйста, – сказал он.
По его тону было ясно, что он сказал это искренне. Роберта посмотрела на него, не зная, вернуться к себе или все же остаться. Не сказав больше ни слова, Гордон взял у нее плащ и накинул ей на плечи.
– Пусти, я сама, – запротестовала она, отталкивая его руки, когда он начал застегивать плащ.
Гордон с минуту смотрел на нее, потом протянул правую руку и мягко обхватил ее подбородок. И терпеливо ждал, пока она поднимет на него свои обольстительные изумрудные глаза.
– Дай мне шанс, ангел, – сказал он. – Пожалуйста.
Это еще одно «пожалуйста» обезоружило Роберту. Она расслабилась, и выражение лица ее смягчилось. С едва заметной улыбкой, тронувшей ее губы, она произнесла:
– Должно быть, я многим обязана тебе за то, что ты убил когда-то чудовище под моей кроватью.
– Выручить прекрасную даму из беды – уже награда, – сказал Гордон с ответной, немыслимо обаятельной улыбкой.
Роберта почувствовала вдруг, что вся заливается краской от этого простенького комплимента. Когда же он предложил ей руку, она, поколебавшись на мгновение, приняла ее.
– Один шанс, милорд, еще не означает, что победа за вами, – предупредила она, хотя улыбка все еще играла на ее губах.
– Вы неправильно употребляете слова, миледи, – упрекнул ее Гордон, ведя из дома во двор. – Победа бывает в битве, в сражении, я же преследую более благородные цели.
Роберта склонила голову:
– Согласна, я ошиблась, милорд.
– Я восхищен вами, – сказал Гордон. – Умение признавать свою неправоту – редкое и ценное качество.
– А сами вы им не обладаете?
– Боюсь, что нет, – сказал Гордон. Его чистосердечное признание заставило Роберту рассмеяться, и звонкий, мелодичный звук этого смеха напомнил ему ангелоподобную девочку, на которой он женился десять лет назад.
– Я поеду по-мужски, а не в дамском седле? – воскликнула Роберта, увидев коня, которого он оседлал для нее. – Знаешь, я уже год не чувствовала под собой коня.
Черт побери, подумал Гордон, ощутив, как возбуждение всколыхнулось в нем. Неужели эта девушка не понимает, как двусмысленно звучат ее слова? Была ли она в восемнадцать лет действительно столь наивной или просто дразнит его так же умело, как Лавиния?
Взяв ее за талию, он помог ей подняться в седло. Рука его нечаянно скользнула по ее левой ноге, и он ощутил под подолом какой-то твердый предмет.
Он приподнял край ее юбки и увидел прикрепленный к подвязке короткий кинжал в ножнах с изображением чертополоха . «Последнее средство» хайлендца, как они называли это оружие в родном краю. Искусным ударом такого кинжала можно было сразить наповал медведя.
– На всякий случай, – сказала Роберта, ничуть не смутившись.
– Я свой ношу за голенищем сапога, – ответил Гордон. – Однако, – иронически продолжал он, – хоть ты и усвоила манеры английской леди, привычки выдают жительницу Хайленда.
– Старые привычки умирают с трудом, – ответила Роберта. – И тем не менее я добьюсь расторжения брака.
– Только не бейся об заклад на все семейное состояние, – ответил Гордон, пришпорив своего коня.
– Что это значит?
Он обратил к ней торжествующую улыбку:
– Это значит, что у меня еще впереди три месяца, чтобы заставить тебя передумать.
Начало зимы было очень мягким. Утро выглядело так, словно приближалась Пасха, а не Новый год. Небо было ярко-синим, и под слепящим солнцем снег, выпавший двумя днями раньше, быстро таял. Этот по-весеннему теплый день убаюкивал и пробуждал ложные надежды, суровая зима казалась еще очень далекой, как Новый Свет за морями.
Повернув лошадей на северо-восток, Гордон и Роберта поехали неторопливым шагом вдоль берега Темзы на северо-восток, к центру Лондона.
– Неужели мой приезд в Англию сильно обеспокоил тебя? – спросил Гордон. – Ты выглядишь так, словно не смыкала глаз всю ночь.
– Я спала как убитая, – солгала Роберта, бросив на него взгляд из-под густых ресниц. Признаться, что его приезд так всполошил ее, значило доставить ему удовольствие, а этого она вовсе не хотела.
– Неужели? А почему у тебя темные круги под глазами?
– Для красоты.
– Понятно… А знаешь, здесь должны быть отличные лавки, – заметил Гордон. – Возможно, я и куплю тебе ту давно обещанную куклу.