Херш был не в настроении для шуток.
— На основании доноса вы обвиняетесь в пораженчестве, подстрекательстве и контрабанде.
Пауль тер руки, пытаясь их отогреть.
— Говорите, по доносу? Как возвышенно!
Альтман, сдернув со своей правой руки перчатку, влепил Паулю пощечину.
— Глупец! Думаешь нам дерзить?
Пощечина больно обожгла замерзшую щеку Пауля. Поморщившись, он закрыл глаза. Последние месяцы, сидя в темном пустом доме, он провел много времени, размышляя над тем, кем он был. Глупцом? Да. Но трусом он больше быть не собирался. Открыв глаза, пастор сделал глубокий вдох.
— Эй, Херш, пишите. Во-первых, эта война проиграна. Во-вторых, причина нашего краха — Гитлер. И, в-третьих, наверху у меня есть радиоприемник, по которому можно послушать интереснейшие передачи Би-би-си. — Пауль повернулся к Альтману. — А теперь можете, если хотите ударить меня по второй щеке.
Грубо вытолкав Пауля из дома, гестаповцы потащили его к машине. К ним, подбежала Ева.
— Остановитесь! — крикнула она, — Что вы делаете?
Агенты, не обращая на нее внимания, продолжали вести пастора к машине. Альтман повернулся к Еве.
— Полагаю, вы — фрау Бауэр, дочь подозреваемого?
— Да, это я.
Ева заметила в руках Альтмана радиоприемник. Взглянув на отца, она была потрясена его спокойствием и непривычным для него мужеством. Ее страх мгновенно уступил место уважению. Еве захотелось закричать на весь Вайнхаузен, о том, насколько, в действительности, смел их пастор Фольк. Она с восхищением посмотрела в глаза отцу.
— Ева, я люблю тебя… — начал Пауль, но удар в живот от Херша заставил его замолчать.
— Я тоже люблю тебя и очень горжусь тобой, — сказала Ева, пытаясь обнять отца.
Альтман, отстранив ее, рывком открыл заднюю дверцу и швырнул радиоприемник на сиденье. Дав Херщу знак садиться с Паулем в машину, он крепко схватил Еву за руку.
— Фрау Бауэр, надеюсь, вы понимаете, что мы до сих следим за вами?
— Мне все равно, — отрезала Ева, морщась от грубости, с которой Херш заталкивает ее отца в машину.
— Правда? Вот и хорошо. Надеюсь, вы не будете вмешиваться в наше расследование. Меня это удивило бы. Беременной жене храброго немецкого офицера следует быть… скажем так… лояльнее. Особенно учитывая, что ее мужа могут перевести на восточный фронт.
Ева выдержала удар.
— Оберштурмфюрер Альтман, свяжитесь с Манфредом Шиллером. Он — агент вашего дрезденского отделения. Думаю, он вам все объяснит.
Уголки губ Альтмана поползли вверх.
— Все дело в том, что приказ обыскать дом вашего отца поступил именно от господина Шиллера.
У Евы внутри все сжалось, и закружилась голова.
— И кто же, по его мнению, дал папе радиоприемник?
Громко засмеявшись, Альтман отпустил руку Евы.
— Всего хорошего, фрау Бауэр.
— Но куда вы его везете?
Ничего не ответив, Альтман сел на заднее сиденье, затиснув Пауля между собой и Хершем, и хлопнул дверцей.
— Папа! — закричала Ева. — Папа!
Бросившись вдогонку за машиной, она увидела, как отец, обернувшись, посмотрел на нее в заднее окно. Еве было тяжело бежать. Упав на колени, она, глядя вслед черной машине, быстро удаляющейся по заснеженной улице, горестно завыла.
К началу марта 1945 года Андреас напоминал скорее призрака, чем человека. За его спиной остались более пяти лет войны, наполненных самыми ужасными картинами. Он сражался рядом с людьми и против людей — добрых и злых, храбрых и трусливых. Он боролся с Божьими природными стихиями и с самим Богом. Все эти годы Андреас вел битву не только вне, но и внутри себя. Теперь же, когда американцы преодолели Западный вал и вторглись в Германию, у него не было времени ни размышлять, ни чувствовать. Ему едва хватало времени на то, чтобы выжить.
К 6-му марта 3-я американская армия генерала Паттона отбросила Андреаса и его 7-ю немецкую армию за реку Прюм, к деревне Кольберг, расположенной в каких-то пятидесяти пяти километрах от Вайнхаузена. Немецкие войска несли ужасные потери, а их боевой дух давно угас вместе со всякой надеждой на спасение.
Вдобавок ко всему, Андреаса в последнее время изводило гнетущее чувство, что он, как и большинство простых немцев, был обманут собственными правителями. Его всегда задевала отталкивающая риторика партийных фанатиков, он хорошо знал о казнях инакомыслящих и собственными глазами видел направляющиеся на восток грузовые вагоны с евреями, однако все эти годы ему объясняли, что первое — это просто гипербола, второе — необходимые меры для сохранения общественного порядка, а третье — всего лишь переселение. Тем не менее, все эти составные части, соединяясь воедино, образовали неприглядную картину. Кроме того, до Андреаса доходили слухи о других, более страшных вещах.