Хотя Андреас не мог потягаться силой с взрослыми мужчинами, он не уступал им в ярости. Даже его одноногий отчим, который стоял поодаль на тротуаре, видя, с какой храбростью парень сражается с большевиками, начал подбадривать его криками. Избитый и окровавленный пятнадцатилетний подросток, мужественно держался на ногах под градом кулаков, пока, наконец, очередной удар не отбросил его на каменную стену, по которой он без чувств сполз на бок.
Постепенно в драку ввязались и другие мужчины Вайнхаузена. Даже те, кто раньше слушал национал-социалистов с некоторой настороженностью, вдруг решили что-то предпринять в их поддержку. Увидеть на улицах своей деревни большевистский флаг было для них настоящим потрясением. Могли ли они, столько наслушавшись о безбожниках-большевиках и их изменнических профсоюзах, просто стоять в стороне, видя как эти мерзавцы избивают их земляков? Для большинства мужчин Вайнхаузена ответ мог быть только один. С гневными криками они, оставив своих жен, бросились на поддержку CA.
Вдруг воздух вспорол выстрел, и дерущиеся тут же бросились врассыпную. Полицейские, до этого наблюдавшие за бойней со стороны, тотчас ринулись на звук, обнаружив Отто Вагнера, который лежал, хрипя, у ног Ричарда Клемпнера. Перевернув предводителя большевиков, они увидели у него на груди стреляную рану.
— У него был пистолет, — сказал, тяжело дыша, Клемпнер. — Он пытался застрелить меня, но я направил пистолет на него.
Вагнер попытался что-то сказать, но успел только издать бессвязное мычание и испустил дух. В его раскрытой ладони лежал пистолет Клемпнера.
Пока полиция наводила порядок, Андреас, вытянув шею, взглянул на Еву, однако ему было четко видно, что она смотрит не на него, и даже не на Бибера, которому в этот момент оказывал помощь доктор Кребель. Она не обращала внимания даже на отца, который, наконец-то, появился в поле зрения. Ева не сводила глаз с того, о ком она тревожилась больше всего: с Вольфа.
В последующие недели новость о мятеже Вайнхаузена усугубила и без того мрачные настроения, витавшие над Рейнландом, подобно сгустившемуся над рекой туману. Неподчинение закону для немцев было чем-то сродни колдовству для священника. Они всегда испытывали не менее сильную антипатию к беспорядку, чем американцы — к тирании. Жителей сельской местности, безусловно, тревожили газетные статьи о всплесках фанатического насилия в городах Германии, но то, что подобное произошло в тихой деревушке на Мозеле, стало ярким свидетельством нависшей над страной опасности. Еще более пугающей была новость о нападении коммунистов в месте, подобном Вайнхаузену. Неужели западный либерализм действительно настолько подорвал устои немецкого народа? Если да, то не станет ли страна в таком случае легкой добычей для сталинских орд? Преподаватели в училище Евы опасались, что так оно и будет…
После окончания занятий Ева неохотно побрела по Марктштрассе к закусочной Вермана, где ее ждал отец. Они должны были вместе пообедать. Путь до закусочной занимал около пятнадцати минут, но Еве хотелось максимально растянуть его. Она все еще не простила отцу. По крайней мере, — не до конца. Конечно, Ева пыталась простить, ведь знала, что должна сделать это, но у нее по отношению к отцу появилось совершенно новое чувство: неуважение. В переломный момент он всегда проявлял трусость. Он так ни разу и не осмелился встать на защиту дочери, а возле дома Бибера появился в самый последний момент, когда драка уже закончилась.
Пользуясь возможностью выбора, Ева предпочла увидеться с отцом в закусочной Вермана — лишь бы не ехать домой и не встречаться с вечно брюзжащей мамой. Девочка поняла, что больше не испытывает по отношению к своим родителям никаких теплых чувств. Впрочем, Ева вообще с трудом вспоминала, что такое теплые чувства к кому бы то ни было. Теперь, когда мимолетная слава восстания в Вайнхаузене улеглась, жителей деревни уже ничто не объединяло, кроме желания выжить, и Ева опять оказалась в изоляции, преследуемая позором.
Поежившись под своим зонтиком, она закашлялась. Вымокший под дождем город был пропитан сажей. В воздухе витал тяжелый запах угольного дыма. В конце улицы Ева увидела длинную очередь нищих, которые уныло ожидали раздачи бесплатного хлеба работниками местной миссии. Среднего класса в городе практически не было. Каждый относился или к маленькой касте очень богатых, или к подавляющему большинству крайне бедных. Судя по тому, что попрошайки начали клянчить у нее деньги, Ева выглядела несколько состоятельнее других. Впрочем, снобы-бизнесмены, всегда проходили мимо нее, как мимо пустого места, из чего Ева могла сделать вывод, что она, судя по всему, — один из немногочисленных представителей средней прослойки.