Ева, затаив дыхание, ожидала, когда седоволосая женщина войдет в комнату, неся на руках маленький сверток. Когда ребенка положили на колени матери, она со страхом приподняла угол одеяльца и охнула. Лицо ребенка было сильно вдавлено. Его невидящие глаза отчаянно блуждали в поисках мамы. Ева заплакала.
— Вы выбрали для него имя? — спросил Пауль, вытирая со своих щек слезы. — Доктор Кребель должен внести его в свидетельство.
Младенец начал ворочаться и тихо хныкать. Не обращая внимания на отца, Ева инстинктивно приложила сына к груди. Ребенок начал медленно, с большими усилиями, сосать.
— Ева.
Она, закрыв глаза, молча кивнула. Пауль и доктор подождали.
— Можно ли ему чем-то помочь? — спросила Ева.
Кребель покачал головой.
— Мне очень жаль. Некоторые хирурги в Швеции немного продвинулись в устранении подобных изъянов, но воспользоваться их услугами — нереально.
Ева невидящими глазами смотрела в одну точку перед собой.
— Вольф выбрал имя Герман.
Кребель вписал имя в свой блокнот.
— Значит, будет Герман Кайзер. 21 июня 1939 года.
Ева кивнула. Посмотрев на сосущего грудь младенца, она медленно высвободила из-под одеяльца его руки. К ее горлу подкатил комок. Пальчики ребенка срослись, образовав одну бесформенную массу. То же самое было и с его ножками.
Кребель спрятал блокнот в карман. Вся эта ситуация была ему крайне неприятна.
— Твоему сыну потребуется специальный уход. Из-за деформации черепа у него будет сплюснут мозг. Медики называют это краниосиностозом. У него будут проблемы с сердцем, дыханием, ушными инфекциями…
— Достаточно, доктор, прошу вас, — взмолилась Ева, со слезами на глазах глядя на то, с каким трудом беспомощному младенцу дается каждый глоток. — Он — мой сын, и я найду способ позаботиться о нем.
Ева хотела быть мужественной. Кребель собрал свои инструменты.
— Да благословит тебя Бог, Ева Кайзер. Я завтра навещу вас.
Поблагодарив доктора, Ева заверила его, что в ближайшее время рассчитается с ним. Она пыталась держать себя в руках, но, вспомнив о муже, разрыдалась.
— Ох, папа… Что скажет Вольф?
Воскресенье 2 июля 1939 года стало для Евы, наверное, самым тяжелым днем в ее жизни. С Гюнтером и Линди Ландес с одной стороны и Гансом Бибером и Оскаром Оффенбахером с другой она стояла перед алтарем церкви с маленьким Германом на руках. Пока отец молился над одетым в красивую рубашечку ребенком, Ева крепко прижимала младенца к себе. Она могла представить, о чем перешептываются у нее за спиной люди. Ева знала, что все вытягивают шеи, чтобы взглянуть на ребенка-монстра, о котором все только и говорили. Хорошо, хоть Вольфа не было рядом.
Прочитав отрывок из Писания, пастор спросил Еву, намерены ли они с мужем воспитывать своего сына в учении Евангелия Ева ответила решительным «да». Затем преподобный Фольк обратился к общине с просьбой приобщиться к христианскому воспитанию Германа. Собрание ответило нерешительным согласием.
Но все эти перешептывания за спиной ничего не значили для Евы, чего нельзя было сказать о ее матери. Герда притворилась, что заболела, поскольку все это действо казалось ей слишком позорным. Имея определенный вес в Лиге женщин, она даже получила письма от некоторых товарищей по партии, в которых они выражали свое недовольство расовой непригодностью ее внука.
Ева передала сына своему отцу, который со слезами на глазах осторожно убрал с лица Германа одеяльце и снял с головы младенца шапочку. По залу пронесся шепот. Ева расправила плечи.
Пастор, наклонив старый оловянный кувшин, слегка плеснул водой на голову внука со словами:
— Крещу тебя, Герман Кайзер, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Ребенок захныкал, и его дедушка быстро вытер с крошечного личика воду. Затем, наклонившись, Пауль поцеловал внука в щечку и с молитвой благословения вернул его дочери.
Осознание того, что теперь над ее сыном — Божье благоволение, укрепило Еву. Чувствуя поддержку стоящих рядом друзей, она смело развернулась лицом к залу, улыбаясь, с гордостью пронесла Германа по проходу и вышла на залитую ярким солнцем улицу.
Три недели спустя, Ева стояла с каменным лицом на крыльце своего дома, наблюдая за мужем, который медленно поднимался вверх по склону холма в своей летней униформе. Ему пришлось проделать долгий путь на поезде из Дрездена, расположенного на востоке Германии у самой границы с Чехословакией, и даже издалека было заметно, что он устал. Войдя в дом, Ева приколола серебряную брошь, подаренную ей Вольфом во время свадебного путешествия, в надежде, что для него это что-то значит. Взяв на руки сына, она стала у входа в гостиную.