Быстро двигаясь по проходу между каютами, он дошел до той, по обеим сторонам которой стояли гвардейцы его страны. Они отдали ему честь, узнав своего короля. Один, самый бойкий из них, распахнул дверь перед Рольфом, державшим Анджелину на руках, и заслужил за это улыбку своего короля.
Каюта была довольно просторной, стены были обшиты деревом и снабжены лампами на китовом жире, пол устилал турецкий ковер. Мебель, изготовленная из красного дерева, состояла из стола, кресел и большой кровати у противоположной стены, красное дерево которой украшала резьба и позолота. Столбы, на которых крепился полог, были декорированы страусовыми перьями. А сам полог из синего бархата покрывала вышивка, изображавшая скрещенное оружие и инициалы королей Рутении. Рольф подошел к кровати и осторожно положил Анджелину на покрывало. Матрас прогнулся, когда он сел на его край рядом с ней. Рольф наклонился над Анджелиной, опираясь на руки.
— Прости, если все произошло не так, как ты хотела. Но так было нужно мне. Я не мог вынести разлуки с тобой и тем более мысли, что ты — жена другого, вынашивающая моего ребенка и раскаивающаяся в своем прошлом. В конце концов ты бы отослала это невинное дитя куда-нибудь подальше от себя, чтобы оно не навевало тебе грустных воспоминаний, ведь у вас с Андре появились бы собственные дети. Одним словом, я должен был увезти тебя с собой или сойти с ума от тоски и бесполезных угрызений совести.
Анджелина не была удивлена тем, что он знает о ребенке, она просто почувствовала глубокое облегчение.
— Как ты узнал?
— В твоих глазах светилась какая-то тайна, я заметил это на балу, а твоя улыбка была скорбна и печальна. Позже — в нашу последнюю ночь любви — я заметил, что твои груди налились и необычно упруги…
— Да, — поспешно прервала она его, быстро опуская ресницы и снова поднимая их, чтобы взглянуть на него испытующим взглядом. — Но если все это правда, и ты чувствовал себя свободным, чтобы жениться на мне, тогда почему?..
— Почему я не объявил о нашем предстоящем браке еще несколько дней назад? И не взял тебя под защиту своего надежного крыла под торжественные звуки фанфар? Но тогда бы ты превратилась в мишень, в которую мог бы выстрелить каждый. А если бы твоя тайна стала известна всем — тогда мой наследник подлежал бы такому же беспощадному уничтожению, как и я сам. Далее, мои враги воспринимали бы тебя, как заложницу, зная, что куда бы они не затащили тебя, я последую за тобой. Я не мог помешать козням против себя самого и покушениям на собственную жизнь. Как бы я мог защитить тебя и сохранить твою жизнь? Мне казалось, что тебе будет лучше, если мы расстанемся, однако моя тоска по тебе была столь велика, что я все равно постоянно рвался к тебе и не мог сдержать себя.
— Мейер разгадал всю ситуацию и использовал в конце концов меня как заложницу.
— Нет! — сказал он хриплым голосом. — Не думай плохо о Рутении, о моей родине. Рутения — это ледяные алмазы и опаловые снега, это шали с шелковой бахромой, золотые веера всех цветов радуги, лучащиеся солнечным светом топазы и валенсийские кружева.
Он снял с ее головы тонкие кружева, вынув шпильки из волос.
— Значит, те подарки, которые были в корзинке невесты, прислал мне ты! — воскликнула Анджелина в изумлении. — А я думала, что Андре обегал все магазины и страшно потратился, купив для меня столь роскошные подарки.
— А почему бы тебе так не подумать? Ведь ты сама избрала его женихом для себя в тот вечер, когда он осмелился во всеуслышание объявить о вашем предстоящем бракосочетании! Я понимаю, что ты это сделала, разгневавшись на новоиспеченного короля Рутении…
— Который поздравил моего жениха!
— Если бы ты знала, как трудно дались мне эти слова. Вся эта история до сих пор гложет мое сердце и наполняет его болью и гневом. Почему ты не подождала моего объяснения, ведь ты знала, что оно неизбежно, как Орион следует по небу за Кассиопеей, так и я готовил тебе свое признание после смерти Мейера, когда руки мои уже были развязаны?
— Откуда же я могла знать, что твое признание готово уже сорваться с уст? Меня ведь наоборот убеждали, что в скором будущем ожидается твоя женитьба на Баварской принцессе, которую выбрал для тебя твой отец и, что ты ни в коем случае не пойдешь против воли отца, чтобы своей покорностью заслужить, наконец, его одобрение и расположение.
— Дорогая Анджелина, с тех пор как я вырос и возмужал, я не нуждаюсь ни в чьих знаках привязанности или одобрения. Что же касается невесты королевской крови, то, возможно, Макс сделал бы такой выбор. Но зачем это мне? Из глупого тщеславия? И если я выберу в жены женщину из простонародья, то кто мне помешает сделать это? Я — король.
— Но твои дети…
— …они родятся от союза взаимной любви.
— И будут вскормлены кобыльим молоком и миндалем, — проговорила она, смутно припоминая его былые слова.
— Да, и на них прольется вся любовь отца, которую он питает и всегда будет питать к их матери, — он улыбнулся, глядя ей в глаза, и продолжил. — И если ты обеспокоена их судьбой и жизнью, которую они могут положить за смешанный цвет своей крови — голубой и красной, слившейся в пурпур королевской мантии, то подумай о Европе после того, как в ней отгремели наполеоновские войны. Корсиканец Наполеон объявил себя и свою плебейскую семью королевской династией — причем в одночасье, посадив своих родственников на несколько европейских тронов, правда, довольно шатких.
— Действительно, зачем все это? — сказала она задумчиво.
Рольф вскинул бровь.
— Если уж говорить начистоту, то позволь мне спросить тебя, почему твоя семья в своей родословной с таким почтением относится к факту родственных связей с династией Бурбонов.
— О, это Клэр растрепала по всему свету, а не я!
— Родословная, которой она щеголяла в Рутении, идет по линии отца. А ты — дочь его сестры, не так ли? Значит, ты тоже происходишь из того же корня — от родословного древа Бурбонов.
— Ну теперь мне все понятно, ты женился на мне, потому что мое происхождение устраивает тебя, — проговорила Анджелина, надув губы и дотрагиваясь розовым пальчиком до золотой пуговицы его мундира.
— О, господи, ну, конечно же, нет! — он схватил ее за руки и прижал к себе так, что она увидела играющие в глубине его глаз отсветы от висящей на стене лампы. — Я женился на тебе, чтобы навсегда связать твою жизнь с моей, чтобы никогда не разлучаться и чтобы освятить браком тот союз, который был нами заключен в глуши лесов и полей, чтобы отдать тебе все мои богатства — но богатства не королевских кладовых, а моего ума, сердца и тела, чтобы каждый раз находить в твоих объятиях биение жизни и обретать очищающий и исцеляющий дар, который, однако, может и погубить человека…
— Я люблю тебя, Рольф Рутенский. Я люблю тебя, мой король.
Он осекся и прошептал:
— Да, и чтобы все время слышать это.
Она вцепилась в его плетеные шнуры и аксельбанты на мундире и потянула его к себе, пока губы Рольфа не коснулись ее губ. Он заключил ее в объятия, которые становились все более страстными, пока оба не упали на постель, не прерывая поцелуя. Она прижималась к нему, дрожа от счастья и сглатывая слезы радости, желание и страсть постепенно пробуждались в ней. Его тело было пылким, волнующим и бесконечно желанным.
Как бы ни был злобен и подл этот мир с его алчностью и коварством, безобразной смертью, настигающей человека как в городе, так и в глуши лесов, но в серой пыльной череде дней все же вспыхивают бриллианты счастливых часов и минут, овеянные славой, которые сливаются в одно великолепное шествие, называемое праздником жизни.
Так думала Анджелина, дотрагиваясь до лица Рольфа. Он прервал поцелуй, взглянув светящимися счастьем синими глазами в глубину ее серо-зеленых глаз. Затем их губы снова слились, руки Рольфа заключили ее в объятия, и Анджелина забыла все на свете.