Анджелина почти не слушала его. Она думала о другом. Ребенок действительно мог быть.
Она потеряла счет дням, но помнила, что последние месячные прошли у нее за две недели до званого вечера в доме мадам Делакруа. Когда она вспоминала о них, она всегда радовалась, что подобного рода недомогание, с которым в походных условиях было бы нелегко справляться, не досаждает ей. И все-таки в глубине души она испытывала постоянный гнетущий страх. С недавних пор ее начали беспокоить различные запахи, одолевать легкие приступы тошноты без всякой видимой причины. Были и другие признаки, незначительные, но недвусмысленные.
Так что же ей теперь делать? Скитаться Бог знает где вместе с Мак-Каллафом, который скоро приедет сюда и не откажется взять ее с собой? Но могла ли она быть уверена, что Рольф вернется за ней прежде, чем шотландец осмелеет и решит, наконец, насладиться ею? Рольф — так считала Анджелина, — слишком безоглядно уверовал в испытываемый Мак-Каллафом страх перед расплатой и в то, что присутствие Андре предотвратит поползновения атамана на ее честь. Но если она откажет Андре, его больше ничего не будет удерживать здесь, и он наверняка уедет.
Она откинула капюшон с головы и поправила волосы усталым жестом.
— Может быть, мы спешимся и прогуляемся немного? У меня очень болит голова…
— Почему вы не сказали об этом раньше? — озабоченно спросил Андре, слезая с лошади и направляясь к Анджелине, чтобы подать ей свою крепкую руку и помочь сойти на землю. — Нашим лошадям тоже не помешает отдых, их следует напоить, а если удастся, то и покормить. Думаю, что мы сами ничего не сумеем раздобыть здесь, кроме воды. Я принесу вам сейчас попить.
Анджелина направилась к женщинам, чтобы поговорить с теми, с которыми была знакома. Похоже, что они отнеслись к ней настороженно и в душе негодовали на Анджелину из-за ее подозрительного исчезновения в эту ночь, когда они сами подверглись нападению индейцев. Анджелина удовлетворила их любопытство, рассказав обо всем, что знала и видела, и развеяла их сомнения на свой счет. Увидев, что к ней идет Андре, неся в руках серебряную кружечку от фляжки из своей седельной сумки, она попрощалась с женщинами и пошла ему навстречу.
Андре дал ей кружку, наполненную странного цвета мутной жидкостью и, отвечая на ее недоуменный взгляд, объяснил:
— Порошки от головной боли. Я принесу вам запить свежей воды после того, как вы примете лекарство.
Задержав дыхание, Анджелина сделала глоток и поморщилась от сильной горечи во рту.
— А не слишком ли оно сильное?
— Возможно, но это прописанная мне доза — для обезболивания после ранения, — он показал на свою руку, а затем похлопал здоровой ладонью по загривку лошади, щиплющей пробивающуюся зелень. — Рольф передал мне это лекарство через Мейера, так что не бойтесь, оно не причинит вам никакого вреда.
— Надеюсь, что так оно и будет, — откликнулась Анджелина с сомнением в голосе. Собравшись с духом, она выпила содержимое и вернула кружку Андре.
Когда он взял ее, он непроизвольно бросил быстрый пытливый взгляд на дорогу — в ту сторону, откуда они приехали, причем на лице его отразилось сильнейшее беспокойство.
Наблюдая за ним, Анджелина сказала:
— А вы сами не хотите принять лекарство?
— Да, конечно, сейчас.
Повернувшись, он быстро пошел к источнику. Она увидела, как Андре взглянул на кувшин черноволосой девочки, но поскольку он стал единственным сосудом, которым все пользовались, Андре опять вернулся с одной только маленькой серебряной кружечкой. Когда Анджелина осушила ее, он тщательно сполоснул кружку, и так как кувшин снова был пуст, наполнил его, прежде чем утолить собственную жажду. Принял ли он, в конце концов, лекарство, Анджелина так и не видела. И она вдруг подумала — а что если Андре отдал ей свой последний или даже единственный порошок?
Такое количество принесенных ей жертв начинало казаться Анджелине чрезмерным. Мейер отдал ей свой мундир, Оскар дождевик, а теперь Оскару, тихому, благородному Оскару, который так прекрасно наигрывал цыганские мелодии на гитаре — больше не нужен дождевик…
Ее мысли путались, ноги подкашивались, и она вынуждена была прислониться к досчатому забору. Андре застрял у источника, он болтал там с детьми, раздавал им мелкие монеты. Наконец, он направился к ней, слегка покачиваясь — так казалось Анджелине. Причем деревья вокруг тоже начали качаться и кружиться, а двое подростков, приближающихся к Анджелине вместе с Андре, почему-то открыли рты от изумления, глядя на нее. Анджелина сделала шаг навстречу Андре и рухнула на землю. Он подхватил ее и подтащил к забору. Двое подростков держали коней, а те все еще щипали молодую зелень, стоя теперь у самого забора.
— Прости, Анджелина, — пробормотал Андре. — У меня не было другого выхода.
Он поднял ее, постанывая от боли в раненой руке, почти перебросил ее тело через плечо, взобрался на среднюю планку забора, используя ее как приступку, чтобы сесть на лошадь, и ловким движением уселся в седло вместе со своей ношей. Андре устроил ее безвольное тело впереди себя, держа Анджелину в объятиях, она неподвижно лежала, прислонившись щекой к его груди. Он пришпорил лошадь, и та пошла усталой рысью. Укачивающее движение подействовало на Анджелину усыпляюще: ее тяжелые веки сомкнулись, и она заснула.
Утренний солнечный свет проникал золотыми лучами в комнату через большие окна и разгонял постепенно ночную прохладу своим живительным теплом, кроме того в обложенном мрамором камине был разведен небольшой огонь, который горел, бодро и уютно потрескивая. Анджелина лежала под сенью полога на большой кровати из палисандрового дерева, которое было украшено глубокой резьбой, изображавшей листья аканта. В ее изголовье лежала подушка, одетая в отделанную кружевами батистовую наволочку, а вся она была уютно обложена мягкими подушечками, покрытым охристым атласом с вышивкой. С одной стороны кровати на маленьком столике красного дерева стоял начищенный до блеска серебряный поднос, на нем красовались фарфоровый, расписанный розами кофейник с горячим шоколадом, от которого распространялся аромат, и чашечка с блюдцем, кроме того рядом стояли тарелочка с еще теплыми булочками, укрытыми льняной салфеткой ручной работы, и маленький букетик нарциссов в серебряной вазочке. Дразнящий аромат шоколада сливался с сильным благоуханием цветов и плыл по комнате. Кроме того на каминной полке был поставлен сосуд из матового стекла с ароматической смесью, согретой исходящим от камина теплом.
Анджелина потянулась к шоколаду, налив в чашку густой коричневый напиток. Она никогда в жизни не была окружена такой заботой и комфортом, даже когда бывала больна. Если судить по созданному для нее хозяевами дома уюту, можно было предположить, что Анджелина представляла собой жалкого инвалида или даже находилась при смерти. Три дня ей не позволяли покидать постель. Ее снабдили журналами последних парижских мод, романами и бесчисленными тарелочками со сладостями, чтобы она могла время от времени полакомиться. Хозяйка дома мадам Делакруа изредка наведывалась к ней, но большую часть дня Анджелина проводила одна, отдыхая и восстанавливая силы.
Первое время она чувствовала себя настолько утомленной и обессиленной, что не могла ничем заниматься и часами была погружена в блаженную полудрему, наслаждаясь роскошным уютом, окружавшим ее.
Она была до того изнурена, что даже не стала протестовать, когда ее искупала в ванне, как малого ребенка, вымыла ей голову и причесала волосы горничная мадам Делакруа. Туман в голове был для нее в некоторой степени спасителен. Она не могла сосредоточиться и вспомнить подробности своего долгого и утомительного путешествия в Новый Орлеан. Когда воздействие порошков, которые ей дал Андре, на ее организм кончилось, и она очнулась, Ничейная Земля была далеко позади, а Анджелина, оказывается, уже двенадцать часов покачивалась, лежа в повозке, которую достал для нее Андре. Он категорически отказался повернуть назад, а она чувствовала себя настолько больной и разбитой, что когда попыталась выйти из повозки, закачалась, и непременно упала бы, если бы Андре не подхватил ее.