— Что ж, возможно, так оно и было, — заметила Одрианна. — Но их везение не было веской причиной для того, чтобы рассказывать вам, что они делают на самом деле.
— Именно это я себе и говорил, — кивнул Уиттонбе-ри. — Но я все знал. Да, они были безумно рады тому, что могут безудержно бросаться деньгами, однако за этой радостью явственно различались страх и чувство вины. Я нюхом чуял это. И меня это беспокоило, потому что именно я замолвил за них словечко. Именно мое имя связывали с этим контрактом, а не их имена. А потом стали появляться первые сообщения об этой кровавой бойне — задолго до того, как война закончилась и до того, как эта история просочилась в газеты. В армии понимали: с солдатами на том холме случилось что-то страшное. Разумеется, все стало известно и мне, как становится известно всем влиятельным пэрам. — Отвернувшись, Морган покачал головой. И крепче сжал руку Одрианны. — Я сказал Кении и Саймсу о том, что произошла какая-то чудовищная история с порохом, и спросил их, как такое могло произойти, если порох проходит несколько ступеней проверки. Я попросил их провести экспертизу. В конце концов, это они владели мастерскими, на которых производили этот порох. Но они поклялись мне, что все в порядке и что порох качественный. И вот такое произошло… — Морган посмотрел на нее таким пронзительным взглядом, какой она видела только у брата. — И я знал… Знал, что все дело в порохе, который производили на этой фабрике. Это было написано на их лицах. Им обоим не свойственна особая осторожность, да и врать они не умеют. И я убедил армию купить производство у двух дураков, которые натворили такое, что добрые люди были убиты. А еще я понял тогда, что никогда не прощу себя.
Поэтому он так покорно и принял свой недуг, приковавший его к креслу, сочтя это справедливой карой, подумала Одрианна. Она представила, как Морган все ждет, что правда наконец откроется. Он надеялся, что это произойдет, и в то же время боялся этого.
Что там говорил Себастьян? «Я сделаю это за него»? Так оно и случилось, только он и предположить не мог, что все пойдет именно так.
— Передай Себастьяну все, что я тебе рассказал, когда узнаешь, что он решил проводить расследование дальше, — попросил Уиттонбери. — Но я не хочу, чтобы он о чем-то меня спрашивал. Себастьян заслуживает лучшего, и, уж во всяком случае, он не должен допрашивать родного брата о таких вещах. Не могу я и в глаза ему смотреть. Похоже, для меня дело кончится тем же, с чего оно начиналось: с моральной трусости.
— Вы не были трусом, — заверила его Одрианна. — И не вы совершили это преступление. Вас обманули двое лучших друзей.
— Я должен был догадаться, что они затеяли что-то нехорошее. Кении и Саймс вкладывают деньги в покупки мастерских по производству пороха? Брат отнесся бы к такому сообщению весьма скептически, и мне следовало бы так же отреагировать на него. Я должен был потребовать встречи с ними и выяснить, кто сделал им такое предложение. Я должен был сказать Себастьяну, где следует искать, когда он начал свои поиски, а не трястись от страха, опасаясь, что из-за возможных неприятностей потеряю остатки достоинства. — Потянувшись, Морган поцеловал руку Одрианны. — Мне очень жаль, что имя твоего отца упоминалось в связи с этим делом, Одрианна. Когда это случилось, я спросил у них, считают ли они, что он — тот самый человек, которого смогли подкупить. Оба сказали «нет», и я уверен, что они говорили правду.
— Именно мой отец давал последнее заключение перед тем, как порох отправляли на войну. И если бы отчеты о плохом качестве пороха приходили из арсенала, он бы увидел их, — промолвила Одрианна. — Мне бы очень хотелось верить в то, что вы только что сказали, но следует признать, что подозрение пало на моего отца не случайно.
Морган едва заметно покачал головой.
— Кто угодно мог быть их человеком в Совете по боеприпасам, но только не он, — убежденно проговорил маркиз. — Возможно, это самая ужасная часть порохового дела — видеть, как умирают добрые люди из-за моей слабости. Мне и в голову не приходило, что он покончит жизнь самоубийством. Кении и Саймс тоже не могли заподозрить такого. Вот так и получилось, что три идиота и трус причинили столько горя твоей семье.
Одрианна все еще боялась верить ему. Похоже, он лжет ради того, чтобы сделать что-то хорошее для нее, вот и все. Ему больше нечего терять. И все же ее сердце наполнилось надеждой, а его слова затронули ее чувства, даже если он говорил неправду.
Морган выпустил ее руку. Нашарив в кармане носовой платок, он вытер лицо.
— Католики говорят: признание облегчает душу, — промолвил он. — Возможно, это правда.
А потом маркиз Уиттонбери позвал доктора Фенвуда и попросил того позвать слуг.
В ту ночь Одрианна подарила Себастьяну столько любви и наслаждения, сколько могла. Она старалась, чтобы забота горела в каждом ее поцелуе. Наконец она приняла его плоть в свое лоно, крепко обхватила ее, и они вместе задвигались в бешеном ритме любовной пляски, уносящей их в мир экстаза.
Одрианна дошла до пика удовольствия, лежа на муже; сердце ее переполняли чувства, которые она принесла с собой в супружескую постель. Внезапно она вспомнила, как не так уж давно хотела заставить Себастьяна признаться в том, что он ошибается по поводу ее отца. Ей хотелось обвинить его в своей боли, но потом ей на ум пришло другое воспоминание — о том, как ласков с ней был Себастьян, когда она узнала, что он совсем не виноват.
Одрианна не ослабила объятий, лишь, слегка приподнявшись, поднесла губы к уху мужа.
— Я думала о твоей дилемме, — прошептала она. — И мне кажется, будет лучше, если ты прекратишь расследование.
Он крепче сжал ее и перекатился со спины на бок. Уложив Одрианну на спину, он склонился над ней.
— Ты считаешь, что теперь, когда дело коснулось моей семьи, я должен все бросить?
Одрианне очень хотелось, чтобы он так не думал, хотя именно это она и имела в виду.
— Что бы твой брат ни совершил, он сполна заплатил за это, разве не так?
— Это совершенно разные вещи, — сказал Себастьян. — Да, его положение трагично, он сильно пострадал, это так. Но это не было платой за его халатность.
«Но Морган считает, что так и есть!» — едва не крикнула Одрианна. Он дал ей разрешение рассказать Себастьяну о его признании, но она не спешила это делать. Если мужу что-то доподлинно известно об участии Моргана в этом деле, он, возможно, считает, что не имеет права бросить расследование.
— Если ты спросишь его об этом, обвинишь его, между вами возникнет пропасть независимо оттого, насколько честными вы были по отношению друг к другу, и от того, что он тебе скажет, — проговорила Одрианна.
— Черт возьми, неужели ты считаешь, что я этого не понимаю? — Себастьян лег на спину. Свет лампы освещал его напряженный профиль.
— Так, может, лучше вообще не знать правду?
— Я думал, что ты хочешь знать все, — ответил он. — Знать правду. Даже если твой отец не был виноват, даже если я сейчас прекращу дело, ему уже не поможешь.
— Но Франц сказал…
— Франц нашел имя в газете, — перебил ее Себастьян. — И теперь, когда мне известна правда об этой схеме, известно, как она работала и какой вред причинила, я не уверен, что твой отец имеет к ней отношение. Как раз наоборот!
Итак, похожие мысли занимали и ее мужа: он взвешивал и пытался сделать выбор между долгом и любовью к брату.
— Они обратились бы к кому-то, кого знают и кому доверяют, а не к первому попавшемуся незнакомцу, — сказал Себастьян. — Это было бы слишком рискованно. Да, возможно, мы действительно загнали невинного человека в могилу, как ты всегда и считала. Заплатить за это невозможно — ни ему, ни даже тебе. Но можно вернуть ему доброе имя. И переживания брата будут лишь скромной ценой за справедливость.