Его губы дарили неимоверное, дурманящее наслаждение.
Бедра Оливии взлетали и опускались, как бывало в минуты полной близости с ним, когда тела их сливались воедино. Крепче обхватив ее ноги, Джулиан развел их еще шире. Его язык проник в темную тугую глубину ее плоти. Мускусный аромат ее окутал их жарким облаком. Блаженство нахлынуло слепящей волной, мир вспыхнул миллионами искр.
— Джулиан! — Голос Оливии надломился, она достигла вершины. — О, Джулиан!
Она выгнула спину. Где-то за пылающим гребнем блаженства, словно тень, подстерегающая солнце, притаилось жестокое предчувствие: за наслаждением приходит опустошенность.
«Это в последний раз».
Несколько бесконечно долгих мгновений она цеплялась за сияющую, объятую пламенем вершину, утратив ощущение времени и пространства, сознавая лишь близость того единственного мужчины, что дарил ей это блаженство.
Ее возлюбленный. Ее единственная любовь, потерянная навсегда.
Смутно, сквозь вздымающиеся и опадающие волны наслаждения, она почувствовала, как Джулиан поднялся.
Ошеломленная пережитым наслаждением, Оливия не в силах была пошевелиться.
Джулиан окинул взглядом ее разбросанные в стороны ноги и обвившееся вокруг талии платье.
— Вид у тебя вполне сытый.
В его довольном голосе слышались ленивые нотки. Он говорил как восхитительный любовник, только что показавший своей возлюбленной, что такое истинная страсть.
— О, голодной меня не назовешь, — хрипло отозвалась Оливия.
Джулиан пристально смотрел на Оливию. Улыбка его медленно растаяла.
— Так ты едешь в Вену?
Вопрос Эрита вернул Оливию к реальности, и радость ее увяла, — так тают следы на песке, смываемые холодной волной. Едва шевеля непослушными губами, она спросила:
— Как твоя любовница или как жена? Брови Эрита угрюмо сдвинулись.
— Ты знаешь сама. Иного ответа ты от меня не получишь. Но ты же не можешь отослать меня прочь после всего, что здесь было.
Оливия неловко выпрямила ноги и села. Она получила ответ на свой вопрос. Джулиан любил ее, но любил недостаточно. Печаль свинцовой тяжестью легла ей на сердце. Пришло время сказать «прощай». Их страстный порыв лишь отсрочил неизбежное расставание.
У нее возникло чувство, что она балансирует на краю бездны.
— Нет, могу. — Ее голос звучал тихо, но твердо: — Прощай, Джулиан.
Гневно стиснув зубы, Эрит вскочил.
— Черт возьми, Оливия. Мне надоело тебя умолять. Я достаточно валялся в грязи, позволяя тебе меня пинать.
Оливия в ужасе закусила губу. Лицо Джулиана исказилось от боли — казалось, он ранен в самое сердце. Разве могла она оставаться непреклонной, видя, как он страдает? Не слишком ли дорогая цена — его мучений? Вытянув дрожащую руку, она прошептала:
— Джулиан…
Но граф ее не слышал.
— Дай мне знать, когда передумаешь. Рано или поздно ты изменишь решение. Но имей в виду: я не собираюсь ждать вечно.
Оливия с трудом сглотнула подступивший к горлу ком.
— Я не прошу тебя ждать. — Представив Джулиана с другой женщиной, она сжалась от боли, как раненая тигрица. Ей захотелось завыть и вцепиться ему в волосы. — Я сказала тебе еще до того, как ты подарил мне это незабываемое прощание: все кончено.
Эрит смерил ее ледяным взглядом. Как могли глаза, светившиеся нежностью всего мгновение назад, смотреть так холодно? Он заговорил жестко, надменно:
— Я достаточно тебя умолял. И не стану просить снова. Ты поступаешь так из глупой гордости, Оливия. Надеюсь, ты будешь счастлива.
Резко повернувшись, он пошел к двери. Оливия безвольно уронила протянутую руку. Джулиан взялся за ручку и замер.
Он стоял, повернувшись к ней спиной, но Оливии не нужно было видеть его лицо, чтобы догадаться: Эрит ждал, когда его окликнут. Ей хотелось остановить его, отказаться от своих жестоких слов, но она до боли сжала губы, заставив замолчать глупое, надломленное сердце. Волна горечи и отчаяния захлестнула ее.
Помедлив еще мгновение, Джулиан повернул ручку и скрылся за дверью. Оливия услышала приглушенные голоса, доносившиеся из холла. Похоже, Килмор действительно ждал их.