Оливия небрежно отбросила волосы на спину, молчаливо выражая свой триумф.
Да, она выиграла этот раунд.
Как и Эрит. Ведь Оливия осталась.
Тишину в комнате нарушало лишь прерывистое дыхание графа. За окном послышалось конское ржание и шум проезжающего экипажа. Эрита охватило странное чувство: в мире все шло своим чередом, в то время как его жизнь необратимо изменилась.
Топазовые глаза внимательно изучали его, словно, познав его так близко, Оливия примеривалась завладеть его душой.
«Бога ради, Эрит, прекрати. В подобных сделках души не участвуют. А даже если бы и пришлось поставить душу на кон, свою ты потерял давным-давно».
— Ладно, вам удалось меня приятно удивить, — проговорил он, лениво растягивая слова, хотя наигранное безразличие давалось ему с огромным трудом. Господь милосердный, он едва нашел в себе силы заговорить.
— Так я убедила вас передать бразды правления в мои руки? — С грацией, от которой сердце Эрита на мгновение замерло, Оливия, скрестив ноги, уселась на постели. Она казалась бы бесстыдной, не будь ее нагота столь естественной.
Бормоча про себя проклятия, Эрит свесился с края кровати и, вытянув руку, подобрал с ковра свою рубашку.
— Наденьте это, — проворчал он, швырнув рубашку Оливии.
Поймав рубашку, куртизанка посмотрела на него как на умалишенного. Может, он действительно сошел с ума?
Прежние любовницы не доставляли ему хлопот. Эрит с грустью подумал о милой бесхитростной Гретхен.
Впрочем, малютка Гретхен наскучила ему задолго до того, как он ее оставил. — Вы наденете, наконец, эту чертову рубашку? — глухо прорычал он.
Губы Оливии насмешливо скривились, взгляд Эрита задержался на родинке в уголке ее рта. Эти губы таили в себе столько соблазна. Эрит с изумлением почувствовал, как в опустошенном теле вновь пробуждается желание.
— Кажется, вы раздражены, милорд?
Оливия послушно накинула на плечи рубашку. Эрит надеялся, что теперь, когда она скрыла от его глаз свое восхитительное тело, ему удастся успокоиться, но природное изящество, с которым куртизанка отбросила на спину густую гриву волос, лишь подлило масла в огонь.
Оливия вовсе не думала его обольщать, и это распаляло Эрита еще сильнее. Эта женщина сводила его с ума. Все в ней околдовывало: цветочный аромат кожи, хрипловатый голос и даже, черт возьми, ее пристрастие к спорам.
Ее крупный чувственный рот влажно блестел. Оливия рассеянно поднесла к лицу руку и вытерла губы тыльной стороной ладони.
Эти губы дарили ему наслаждение. Они сжимали его плоть теснее, чем сжимает руку новая перчатка. Что он почувствует, проникнув в ее тело? Ту же упругую жаркую мягкость? Эрит с усилием сглотнул, отгоняя от себя навязчивые видения.
— Я не хочу прерывать игру, если вы об этом, — хрипло произнес граф и, подхватив с пола брюки, поспешно натянул их.
Оливия обеспокоено нахмурилась. Ее насмешливость исчезла.
— Здравый смысл подсказывает мне, что нам лучше расстаться, милорд.
У Эрита упало сердце. Расстаться? После того, что она вытворяла с ним? Нет. Он не даст ей уйти. Только не сейчас, когда он открыл, сколько удовольствия способна доставить ему эта женщина. Он был бы последним глупцом, позволив ей ускользнуть.
«Попробуем сыграть на ее слабостях», — решил Эрит. Придав голосу твердость, хотя сердце его отчаянно колотилось от страха сделать неверный ход, он выложил на стол свой главный козырь.
— Что скажет свет, если я вышвырну вас на улицу после первой же ночи? Выдержит ли подобный удар репутация неотразимой Оливии Рейнз?
Куртизанка сжала губы.
— Думаю, свет сочтет, что вы переоценили свои возможности.
— Я признанный знаток женщин, мисс Рейнз, и пользуюсь славой прекрасного любовника. Боюсь, слухи обратятся против вас.
Оливия озабоченно сдвинула брови.
— Сплетни меня не волнуют.
— Лгунья. Все мужчины в Лондоне у ваших ног, и вам это нравится.
Оливия не стала спорить. Ее невозмутимость восхищала Эрита, как и многое другое в этой непостижимой женщине.
— Мои чары оставили вас равнодушным.
— Пустите в ход свои губы еще раз, и увидите, как я равнодушен.
Куртизанка издала сдавленный смешок. Улыбка сделана ее моложе и живее. Растрепанная, в вольной позе, Оливия напоминала арабского мальчишку возле лавки с коврами. Хотя арабские оборванцы не могут похвастать такими роскошными рыжевато-каштановыми волосами и изумительными топазовыми глазами. И едва ли найдется хоть один уличный мальчишка в измятой дорогой мужской рубашке с открытым воротом.