— Разумеется, я помню, сколько тебе было лет, — мягко заметил граф. — А Уильяму сравнялось три. Я расскажу тебе о маме, если хочешь.
В голубых глазах Ромы мелькнуло выражение беззащитности. Как всегда, при виде этих глаз, опушенных густыми черными ресницами, у Эрита мучительно сжалось сердце: такие же точно глаза были и у его покойной жены. Но в следующее мгновение Рома уже сверлила отца колючим, непреклонным взглядом, так что граф усомнился, не привиделась ли ему затаенная боль в глубине ее глаз.
— Вам не было дела до моей матери. Как не было дела до нас с братом. Вы здесь ради моей свадьбы, на потребу публике. Потом вы вернетесь в Вену, к вашим любовницам, к игре и выпивке, и снова забудете о своей семье.
Эта гневная тирада заставила Эрита вздрогнуть. Он и не подозревал, что его дочь способна говорить с такой страстью. Рома погнала лошадь вперед, но Эриту не составило труда ее догнать: его дочь была никудышной наездницей.
— Я любил твою матушку, Рома. А она любила меня.
— Что ж, тогда мне ее жаль, — сухо отрезала всадница. — Вы не заслуживаете любви.
Джоанна так не думала. И ради Джоанны Эрит решил бороться за Рому. Возможно, он спохватился слишком поздно (увы, он упустил чудовищно много времени), но ему необходимо было заключить хотя бы хрупкое перемирие с дочерью. А в недалеком будущем предстояло выдержать битву со своим сыном. Уильям давно смирился с исчезновением Эрита, сделав вид, что отца у него нет. За все время пребывания графа в Лондоне сын лишь раз приехал домой из Оксфорда повидаться с отцом. Это было невыносимо.
С каждым днем Эрит все больше сокрушался, видя губительные последствия своего бездумного эгоизма. Тяжкий груз вины пригибал его к земле, наполняя душу безысходностью. Он не в силах был искупить свои прегрешения. И все же с Божьей помощью он пытался загладить вину перед детьми.
— Я бы хотела, чтобы вы поскорее уехали, — отчеканила Рома. — Лучше бы вы вовсе не возвращались.
Слова прозвучали по-детски, и все же они больно ранили Эрита.
— Вы с Уильямом — самое дорогое, что есть у меня в жизни.
Язвительный хохоток девушки напомнил Эриту его собственный горький смех.
— Так вот почему вы оставили нас много лет назад и больше не появлялись.
Презрение Ромы разбивало ему сердце, однако Эрит не задумываясь, пожертвовал бы жизнью ради дочери. К несчастью, умереть было бы куда как просто. Намного труднее — завоевать доверие и любовь своего ребенка.
— Я прошу у тебя прощения, — тихо произнес он. Рома недоуменно нахмурилась.
— Не понимаю.
Эрит натянул поводья и остановил лошадь.
— Не хочешь спешиться и пройтись?
— Нет, я хочу вернуться домой. — На этот раз в угрюмом голосе Ромы не слышалось привычной уверенности.
— Правда?
Дочь окинула Эрита полным отвращения взглядом из-под полей шляпки.
— А если, правда, вы меня отпустите? — Рома настороженно замерла, ожидая ответа.
Эрит понятия не имел, почему это так важно для нее, но ответил со всей серьезностью:
— Да, конечно. Я не великан-людоед из сказки, Рома.
— Нет, вы всего лишь человек, который ни во что не ставит других и заботится лишь о собственном удобстве.
— Это неправда. — Ему следовало бы рассердиться, но Эрит опешил от изумления.
— Правда. Разве вы когда-нибудь спрашивали Уильяма или меня, чего мы хотим? Разве предоставляли нам выбор хоть в чем-нибудь?
— Ты была ребенком, милая, — нежно возразил граф. Эрит выбрал ошибочный тон: дочь мгновенно ощетинилась.
— Теперь мне восемнадцать.
— Так ты хочешь вернуться домой?
Рома нерешительно молчала. Эрит задумался, хватит ли у нее упрямства, чтобы настоять на своем. Наконец она мотнула головой:
— Нет. — И добавила с ноткой горечи: — Мне пришлось потратить почти всю жизнь, чтобы привлечь ваше внимание. Было бы, жаль так быстро его лишиться.
О да, малышка оказалась куда сильнее и жестче, чем он полагал. Сейчас она ничем не напоминала робкую молчунью, старавшуюся держаться незаметно как тень и не попадаться ему на глаза в Эрит-Хаусе.
Спешившись, он помог дочери сойти с лошади. Рома была ниже ростом и полнее Джоанны, и все же ее сходство с матерью бередило раны Эрита. Теперь, когда дочь казалась оживленнее и смелее обычного, она еще больше напоминала мать. Потрясенный Эрит неожиданно увидел, что Рома настоящая красавица. Со своими желаниями, вкусами и амбициями, о которых он не имел ни малейшего представления.
Черт побери, как ему только удалось все так безнадежно запутать?