И это тоже в порядке вещей, будь оно все проклято!
— Не понимаю, из-за чего весь этот шум, — проговорила Рома, которой удалось, наконец совладать с лошадью.
— Что ты сказала? — недоуменно переспросил Эрит. Дочь, уже успевшая надеть шляпу, кивком указала на Оливию.
— Эта женщина, ваша любовница. Не могу взять в толк, почему вокруг нее столько шума.
Изумленный Эрит повернулся к дочери.
— Какого дьявола… — Он едва не задохнулся от гнева, но попытался сдержаться. — Прошу прощения, Рома.
Дочь до боли знакомым жестом выпятила нижнюю губу.
— Вы скажете, что мне не следует знать о подобных вещах, но я, конечно же, знаю. Я не так глупа, и вдобавок не глухая. Ваша кошмарная связь с этой потаскушкой у всех на устах. Нашей семье приходилось нелегко, даже когда вы держали своих любовниц по ту сторону Ла-Манша.
— Я не хотел бы это обсуждать, — тихо возразил Эрит.
— Знаете, по-моему, это отвратительно, — презрительно бросила Рома и пустила лошадь в галоп.
Грум волей-неволей поскакал следом, на лице его читалась тревога. Обычно леди Рома предпочитала куда более спокойный аллюр, а сейчас бедняга боялся, что госпожа вот-вот вылетит из седла. Глядя вслед дочери, Эрит обеспокоено нахмурился. Рома скакала, не чувствуя ритма лошади. Несчастному животному, должно быть, казалось, что на спине у него трясется мешок с зерном.
Подняв глаза, Эрит заметил, что Оливия за ним наблюдает. Наверное, она догадалась, что произошло. Будучи дамой полусвета, она, скорее всего, поняла, что молодая девушка рядом с графом — его дочь.
Их взгляды встретились. Казалось, Оливия безмолвно пытается ободрить Эрита, придать ему сил. Удивительно, но выражение ее прекрасного лица с высокими скулами не изменилось. Ни один посторонний наблюдатель не заметил бы молчаливого диалога, понятного лишь ей и графу.
Потом Оливия вновь заговорила со своими спутниками, повернувшись к Эриту спиной, словно тот был незнакомцем. Почему-то именно этот жест больнее всего ранил графа. Его убивало не то, что хрупкое перемирие, установившееся между ним и дочерью, оказалось недолговечным, не то, что сын по-прежнему относился к нему враждебно, не то, что ему предстояло мчаться за Ромой и даже не то, что Оливия флиртовала с другим мужчиной, — из всех событий этого проклятого утра самым горьким унижением для него было сознавать, что Оливия не стоит рядом с ним, открыто, как женщина, которую он с гордостью назвал бы своей.
Глава 17
Лакей распахнул дверь перед Оливией. Шел восьмой час. Отправившись рано утром на верховую прогулку в Гайд-парк, куртизанка вернулась домой лишь к вечеру. Она задержалась у Перри: последние приготовления перед балом по случаю его тридцатилетия заняли больше времени, чем рассчитывала Оливия, а после лорд Перегрин захотел, чтобы она осталась для приятной дружеской беседы.
Перри чувствовал себя брошенным. Оливия понимала его. И все же настойчивое желание Монтджоя задержать ее как можно дольше казалось нарочитым, как будто Перри замышлял разлучить ее с Эритом.
Разумеется, так и было. Ненависть молодого лорда к графу не ослабела, а лишь усилилась.
После долгого дня Оливия чувствовала усталость и раздражение. Весь вечер ее глодало нетерпение. Приятное ожидание встречи с любовником — совершенно несвойственное ей ощущение — потрясло ее больше, чем пережитые некогда сцены самого разнузданного разврата. И все же при одной мысли о встрече с Эритом ее походка стала легкой и упругой. Разве это не предвкушение счастья?
Слава Богу, в июле Эрит покинет Лондон, а не то она превратится во всеобщее посмешище.
Сердце Оливии на мгновение замерло. Мысль о грядущем отъезде Эрита не принесла облегчения, как она надеялась.
Глубоко задумавшись, куртизанка сняла шляпку и передала дворецкому.
— Я приму ванну и немного поем, Лейтем. Я выпила бы чаю. Никакого вина.
— Его сиятельство здесь, мадам. Наверху, в гостиной.
Оливия удивленно замерла, стягивая перчатки. Накануне граф провел с ней весь день, и она резонно полагала, что этот вечер он захочет посвятить семье.
— Граф давно ждет?
— С четырех часов пополудни, мадам.
С четырех? Значит, он явился необычно рано.
— Спасибо, Лейтем. Подождите пока отдавать распоряжения насчет ванны.
— Хорошо, мадам. — Дворецкий поклонился и исчез за дверью.
Хотя Эрит томился в ожидании больше трех часов, Оливия помедлила, прежде чем войти в гостиную. Она хотела убедиться, что полностью владеет собой: опасная вспышка чувств, пережитая накануне, внушала ей страх.