– Смотровое отверстие? Нет, – с сожалением ответил Гейбриел. – Но мысль интересная. Я могу ее воплотить, если желаете.
– Ни в коем случае. – Щеки у нее горели. Кажется, он почувствовал ее реакцию на мысль, что он подсматривает. – Но если вы не могли видеть меня, тогда как вы узнали, что это моя комната?
– Я и не знал. Думаю, просто везение, – улыбнулся он. – Я не мог уснуть, вспомнил о потайных коридорах и решил убедиться, что память меня не подводит. Услышав, что кто-то выкрикнул мое имя, я чуть не умер.
– Кто-то выкрикнул? – Жаклин поежилась. В ее сне она пропела его имя.
– Представьте мое удивление, когда это оказались вы, хозяйка. – Гейбриел шагнул к ней. – Сегодня я не мог найти утешение в объятиях Морфея, но, судя по звукам, которые вы издавали во сне, вы определенно нашли чьи-то объятия. Атак как вы назвали мое имя, смею ли я надеяться, что они были моими?
– Я редко помню сны, – ответила Жаклин, передавая ему свечу. Однако этот сон был ярок, как полная луна в темном небе. – Ночные иллюзии ничего не значат, они исчезают, словно пар, когда проснешься.
Но большинство снов не оставляло ее с такой тупой болью в паху. Наверное, прав отец Юстас, предупреждавший, что существуют злобные духи, которые пытаются свести женщин с ума от желания, пока те спят.
Правда, у нее особенный злой дух, с лицом Гейбриела Дрейка.
– А теперь, поскольку вас ничто в моей спальне не задерживает, не будете ли вы любезны покинуть ее тем же путем, каким пришли? – осведомилась Жаклин, указывая на проем в стене.
– Я могу понять ваше желание вернуться к тому сну. Похоже, вы чудесно проводили время.
Одна часть ее знала, что должна оскорбиться, другая часть не могла осудить его за правду. Ее сон действительно был чудесным.
И разочаровывающим.
И ужасным.
– Очень сомневаюсь, чтобы я могла теперь вернуться ко сну. Вы бы… Не хотели бы вы иметь компанию в своих исследованиях?
Его улыбка почти затмила свечу.
– Ничто бы не доставило мне большего удовольствия. – Он поднял бровь. – Ну, почти ничто.
Жаклин сердито взглянула на него. Во сне она могла предаваться безумству с этим человеком, но в реальной жизни должна помочь ему выполнить обязанности хозяина Драгон-Керна.
– Если вы идете со мной, то вам лучше сменить одежду. Нет, в дезабилье вы прелестны, – торопливо прибавил он. – Но теми проходами много лет не пользовались. Я не хочу, чтобы вы испачкали свою ночную рубашку.
– Тогда подождите. – Она подошла к сундуку. – У меня еще сохранилась одежда Тимоти. Все равно это лишь тряпки, особенно после того как вы изрезали рубашку. Возможно, мне удастся завязать ее на спине.
– Не обращайте на меня внимания, – сказал Гейбриел, когда она достала мужскую одежду. – В тоннелях много паутины, так что мне лучше идти впереди. Если ваша спина оголится, я этого не увижу. Но могу вообразить.
– Пожалуйста, воображайте. А пока вы это делаете, милорд, повернитесь ко мне спиной, чтобы я могла одеться. – Гейбриел с обманчивым смирением отвернулся. – И пока я не скажу, вы не повернетесь?
– Даю вам торжественное обещание, мисс. Дикие лошади не сдвинут меня с этого места.
Глядя на его широкую спину, Жаклин одним движением сняла ночную рубашку. Ей показалось, или он действительно глубоко вздохнул? Он, как и обещал, не двинулся с места, но его пальцы сжались в кулаки.
Ее груди свободно качались, пока, наклонившись вперед, она совала ноги в старые панталоны Тимоти. Она могла поклясться, что Гейбриел тихо застонал.
Она выпрямилась, натянула штаны на бедра и аккуратно пристегнула сначала одну сторону клапана, затем другую, скрывая треугольник курчавых волос. Хотя у Гейбриела не было глаз на затылке и он не мог ее видеть, его присутствие в комнате, пока она была почти голой, заставляло Жаклин чувствовать себя ужасно безнравственной.
– Вы закончили? – напряженным голосом спросил он.
– Почти. – Надев клочья рубашки Тимоти, она стала застегивать немногие оставшиеся пуговицы. Она больше не собиралась ее использовать, разве что на заплатки, поэтому не пришила новые. – Проклятый пират.
– Что?
– Ничего, – раздраженно сказала она.
Полурасстегнутая из-за нехватки пуговиц рубашка не могла прилично закрыть грудь, соски были видны. Наверняка именно этого он и хотел.
Как странно, что ей доставляет удовольствие думать о своих грудях в его присутствии, если даже он не мог их видеть. Она пыталась быть леди, но, по сути, была творением страсти, настоящей дочерью Изабеллы.
«Может, это не так уж и плохо, только при условии, что я контролирую положение», – решила Жаклин, завязывая впереди рубашку и оставляя голой спину. Боль притупилась до приятно терпимой.
– Очень хорошо. Я готова, – сообщила она и, когда он повернулся к ней, добавила: – Милорд, я поражена. В трудных обстоятельствах вы были настоящим джентльменом.
– Вам так кажется. – Взяв подсвечник, он исчез в проходе. – Следуйте за мной.
– Ведите, милорд, – сказала она, собираясь закрыть дверь.
Улыбка постепенно исчезла, когда Жаклин оглянулась на комнату.
И увидела, как расположено ее зеркало. Гейбриел подавил смех.
– Действительно, очень трудные обстоятельства.
Глава 16
Все это время Гейбриел беспрепятственно ее разглядывал, и, самое безнравственное, в глубине души она радовалась, что он видел ее обнаженной.
После того как Гейбриел Дрейк забрал ее девственность, она потеряла всякий стыд, он полностью завладел ею, непонятным образом изменил ее. Во время бала она поймала себя на том, что не спускает с него глаз, когда он танцевал с другими женщинами, наслаждалась его мужской привлекательностью, восхищалась прекрасным костюмом.
И представляла, как он мог выглядеть раздетым.
Для прежней мисс Рен подобные мысли были столь же невероятным, как желание крикнуть неприличные слова в церкви, но Лин, кажется, была переполнена безнравственными мыслями.
Даже сейчас, идя за ним по темному коридору, она смотрела на его обтянутые штанами ягодицы и бедра. Ей хотелось сунуть руку под его рубашку и провести ногтями по спине.
Какое бесстыдство. Жаклин знала, что должна вернуться, но, когда обернулась и увидела позади черную пустоту, поняла, что может вечно бродить по этому лабиринту и не найти свою комнату. Что бы ни случилось, Гейбриел Дрейк был ее проводником.
– Милорд…
– Тихо, – предостерег он. За стеной раздался громкий всхрап, перешедший в мирное храпение. – Раз мы вместе исследуем, то вы должны называть меня Гейбриел. «Милорд» заставляет меня чувствовать себя… – Он искал подходящее слово.
– Высокомерным!
– Старым, я хотел сказать. Напоминающим отца, но я приму ваше определение, если это означает, что вы склонны подчиняться мне, – прошептал он ей на ухо.
– И как же я должна подчиняться вам еще больше? – Он издал звук, похожий на рычание. – Я вас рассердила?
– Нет. – Он глубоко вздохнул.
Ей показалось, что Гейбриел бормочет что-то про Одиссея, которому досаждают сирены, пока он… Тут она потеряла нить его мыслей.
– Гейбриел?
– Нужно вести себя тихо. Если мы их слышим, значит, они тоже могут слышать нас.
Храп в дальнем конце становился все громче.
– Должно быть, это миссис Бидли, – прошептала Жаклин.
– Или Мериуэзер. Его храп разбудит и мертвых.
– А миссис Бидли заставит их тосковать о могильной тишине, – с улыбкой сказала она.
– Боже упаси Мериуэзера и миссис Бидли когда-нибудь заключить любовный союз.
– Вы думаете, такое возможно? – удивилась Жаклин.
– Кто знает? Мери очень высокого мнения о ней, особенно после того как отведал ее замечательные пироги с вишней. – Гейбриел покачал головой. – Только большой умник или полный глупец могут объяснить, почему один человек любит другого.
– Вряд ли это вопрос выбора, – ответила Жаклин, когда они пошли дальше. – Я начинаю думать, что страсть не может быть предметом выбора.