— Почему ей это было так важно?
— Мама рано узнала темную сторону жизни. Она вышла из бедной, довольно неблагополучной семьи. Мне она хотела лучшей судьбы, но у нее было искаженное представление о счастливом детстве. Она все мерила одной только популярностью. Я же рано усвоила, что это не самое главное в жизни, и попыталась внушить то же самое моим детям.
Кит не перебивал, и она продолжала описывать свою жизнь с тех пор, как она с матерью и двумя близнецами переехала в Кэмпбеллвиль. Рассказывала о своей работе в строительной компании, немногих подругах, о трудностях, с которыми сталкивалась, растя близнецов. О том, как старалась вести тихую, незаметную жизнь, чтобы не давать пищу для сплетен.
На лице Кита читалось понимание, и это, как ни странно, трогало ее.
— Ты ведь знаешь, что такое сплетни, не так ли? О тебе плохо говорили, когда ты родила близнецов?
Она кивнула.
— Гонория — город, в котором я выросла, — очень похожа на Кэмпбеллвиль. Маленький городок, в котором все друг друга знают, все в курсе дел друг друга. Да, здесь обо мне говорили. Особенно когда отец детей начал отрицать свою причастность к ним. Это была неправда, но у него были деньги, высокое положение в обществе и достаточно друзей.
Кит протянул руку через стол и накрыл ее ладонь. Ей показалось, что его глаза сверкнули гневом, и она знала, что этот гнев направлен на тех, кто причинил ей боль.
— И у тебя не было друзей, которые хотели бы заступиться за тебя?
— За меня заступились мои кузины, хотя они не принимали мои проблемы близко к сердцу, потому что у Макбрайдов всегда была репутация необузданных и безответственных людей. Две мои ближайшие подруги попытались меня защитить. Им никто не поверил.
Она пожала плечами.
— Если честно, все радовались, что с меня немного сбили спесь, — прозаично произнесла она. — Я была избалованной, как маленькая принцесса. Так же как ты, вначале я верила собственной репутации. Считала себя непогрешимой. Думала, меня все будут любить. Кое-кто полагал, что я получила по заслугам.
Его лицо выражало сочувствие.
— И ты, может быть, отчасти с этим соглашалась?
— Нет, конечно, нет, — запротестовала она, не в силах, однако, встретиться с ним глазами.
— Значит, поэтому ты переехала в Кэмпбеллвиль. Разве один городок отличается от другого по части сплетен?
— У мамы был кузен, который держал здесь лавку. Он предложил маме работу, которая позволила ей содержать нас, пока я не закончила школу и сама не начала работать. Мы думали переехать в город покрупнее, вроде Атланты или Мейкона, но мама умела лишь стоять за прилавком бакалейной лавки и боялась, что не найдет работу. Кроме того, в маленьких городах и школы лучше, и преступности меньше.
— А как здесь отнеслись к твоему появлению с двумя младенцами? Проявляли любопытство?
— Некоторые проявляли, — призналась она. — Мне ничего не говорили в лицо, но наверняка сплетничали за спиной. Не то чтобы мать-одиночка была тогда чем-то из ряда вон выходящим, но здесь, на Юге, это воспринимается не так спокойно, как в Голливуде.
— А ты когда-нибудь думала об аборте? Они тогда были уже разрешены. Ты же тогда сама была почти ребенком. Для тебя это был бы самый легкий выход.
Вопрос не удивил Саванну. Она видела, что Кит изо всех сил пытается понять ее. Понять, что ею двигало.
И это ее в нем пугало.
— Я думала об этом, — ответила она. — И наконец решила, что не смогу жить с такой тяжестью на душе. Я бы всю жизнь потом мучилась вопросом, правильно ли поступила. И я ни разу не пожалела, что родила.
Он кивнул, словно ее ответ его нисколько не удивил. Может быть, он в конце концов начинает меня понимать, подумала она, потрясенная тем, как сильно они привязались друг к другу за такое короткое время. Это казалось таким реальным, таким прочным. Тем больнее будет, когда все закончится!
На десерт было сливочное шоколадное мороженое. Саванна мгновенно забыла о диете и уплетала за обе щеки. Кит то и дело наполнял ее бокал, но она не протестовала — решила, что сегодня можно.
В конце концов, кто знает, сколько у них с Китом впереди таких вечеров?